Эгоист

В конечном счете можно было надеяться, что, унизив Клару, он пробудит в ней восхищение его особой. Одеваясь, он выпил бокал шампанского — несвойственная ему вольность, но, как он объяснил своему камердинеру Поллингтону, которому и досталась остальная часть бутылки, ведь в этот день он пренебрег своей прогулкой верхом.

Вспомнив, что у него какое-то дело к Вернону, он направился в классную и застал там Клару. Она сидела во всем великолепии вечернего туалета рядом с юным Кросджеем, положив руку ему на плечо. Вернон, как выяснилось, отказался от приглашения миссис Маунтстюарт и был намерен посвятить это время муштровке своего ученика. Искрясь остроумием, Уилоби, как всегда, вступился за мальчика. Клара глядела на него с удивлением. Оживленно подтрунивая над Верноном, он поставил его в тупик, заявив:

— Я свидетель, что в назначенный час Кросджей был на месте. Можете ли вы, сэр, сказать то же самое о себе?

Уилоби опустил руку на плечо мальчика, пытаясь коснуться Клариной руки.

— Помни, что я тебе говорила, Кросджей, — сказала она, легко поднимаясь со скамьи и таким образом избегнув прикосновения своего жениха. — Это приказ.

Кросджей насупился и запыхтел.

— Только если меня спросят, — сказал он.

— Разумеется, — ответила она.

— В таком случае позвольте мне задать негоднику вопрос, — неожиданно вмешался Уилоби. — Как вы находите, сэр, мисс Мидлтон в парадном туалете?

— Правду, только правду, Кросджей! — воскликнула Клаpa, подняв палец. Кросджей прекрасно понимал, что кокетство ее наигранное, но Уилоби решил принять его за чистую монету.

— В данном случае правда навряд ли окажется оскорбительной как для вашего слуха, так и для моего, — вполголоса произнес он.

— Я хочу, чтобы он никогда и ни под каким предлогом не говорил неправды.

— Мне она всегда кажется красивой, — нехотя пробурчал Кросджей.

— Ну, вот! — воскликнул сэр Уилоби и, наклонившись, предложил Кларе руку. — Я говорил, что правда вам не страшна, что вы не можете от нее пострадать!

— Я думала не о себе, а о том, как пострадал бы Кросджей, если б ему внушили говорить неправду, — ответила она.

— Ну, ради прекрасной дамы!..

— Это самое вредное учение, Уилоби!

— Положимся на инстинкт этого молодого человека. В конце концов в его жилах течет кровь моего рода. Впрочем, я мог бы убедить вас в два счета, если бы только посмел привести кое-какие примеры. Да, да, и еще раз — да! Я утверждаю, что бывают обстоятельства, когда сказать всю правду невозможно.

— А сами вы простили бы ложь во имя «прекрасной дамы»?

— Не только простил бы, моя дорогая, но и одобрил бы от всего сердца.

Он прижал ее руку к себе и оглядел ее с головы до ног.

В голубом шелковом платье, ниспадающем широкими складками и отделанном прозрачным газом того же оттенка, столь идущего к ее русым волосам и нежному цвету лица, она могла бы свести с ума и менее пылкого кавалера, чем Уилоби.

— Ах, Клара! — выдохнул он.

— Это было бы более чем великодушно, — сказала она. — Но самый принцип вое равно предосудителен.

— Я умею быть великодушным.

— Кто из нас знает самого себя?

Повернувшись к Вернону, Уилоби в коротких, отрывистых фразах отдал распоряжения касательно своей корреспонденции и, увлекая за собою Клару, вышел в коридор.

— Кто? — повторил он. — Это верно. Есть люди, и таких большинство, которым так никогда и не удается достигнуть самопознания; они-то и придумывают подобные афоризмы, преподнося их нам в качестве аксиом. Однако, смею заметить, сам я себя знаю. Я отказываюсь причислять себя к инертной массе, именуемой большинством. «И хоть средь них, не с ними»^{45}. Так вот, о себе я знаю одно, а именно, что цель моей жизни — быть великодушным.

— Разве это — не врожденное качество, не сердечная склонность и разве надо ставить себе такую цель?

— Да, настолько-то я себя знаю, — продолжал Уилоби, предпочитая пропустить мимо ушей ее вопрос, который тем не менее поразил его слух диссонирующей ноткой: его сентенции о великодушии не встретили сочувственного отклика. — Я не раз давал тому доказательства, — коротко заключил он, убедившись, что ему не предоставят возможности дальше распространяться на эту тему, и, уже вполголоса, словно укоряя ее за то, что она вынуждает его хвастать своими подвигами великодушия, промямлил: — Те, кто знают меня… с детства…

«Отпусти меня, и я всему поверю!» — мысленно ответила она.