Эгоист

— Да, конечно, пора. Но где найти партнера, который был бы ее достоин? За последние годы она приобрела еще одно качество: зрелость ума, и оно прекрасно гармонирует с великолепными свойствами ее характера, быть может, несколько романтичного. Впрочем, небольшая доля романтики, на мой взгляд, женщине не вредит.

— Совсем небольшая — пожалуй.

— Она называет ее своей листвой.

— Очень мило. Ну так как же вы решили относительно Ахмета? Вы его не уступите?

— Меньше, чем за четыреста, — никогда!

— Бедный Джонни Буш! Вы забываете, что жена выдает ему деньги на карманные расходы. Вы бессердечный делец, сэр Уилоби!

— Нет. Я просто не хочу расставаться с конем.

— Ну и прекрасно. «Листва» — это прелестно, в особенности для игры в прятки… тем более что в этой листве не таится никаких плутовок. Это единственное, что я имею против Летиции Дейл. Чрезмерная преданность бросает тень на весь наш пол. Видно, не зря вас считают деловым человеком: в каждой сделке вы стремитесь извлечь максимальную выгоду для себя. Как видите, у меня никакой «листвы» нет, я изъясняюсь самым обнаженным, прозаическим языком.

— И тем не менее, дорогая миссис Маунтстюарт, смею вас уверить, разговор с вами оказывает на меня не менее окрыляющее действие, нежели беседа с мисс Дейл.

— Ах, но листва, листва! Где уж вашему брату сжалиться над бедной, одинокой и беззаветно преданной женщиной!

— Но ведь я высказал вам свое восхищение без утайки!

— А я в большой степени утаила свое.

Тут миссис Маунтстюарт вспомнила о цели своего утреннего визита, которая заключалась в том, чтобы пригласить доктора Мидлтона к себе обедать. Сэр Уилоби довел ее до дверей библиотеки. «Будьте настойчивы!» — напутствовал он ее.

Разговор с миссис Маунтстюарт, который, как ему казалось, достиг цели, не только восстановил душевные силы сэра Уилоби, но и помог ему увидеть вину своей невесты во всей ее чудовищной наготе.

Дожидаясь выхода миссис Маунтстюарт из библиотеки, он представил себе эту вину в виде сферического тела, дерзновенно вращающегося вокруг собственной оси. Для того чтобы всесторонне охватить эту шарообразную массу и при этом испытывать меньше боли, он постарался отвлечься от образа Клары, отодвигая его от себя все дальше и дальше.

Подобное умение абстрагировать боль, вынести ее за пределы собственной личности, измерить ее и взвесить с точностью математика, дается не каждому. Это настоящее искусство. А быть может, одна из форм, в какую облекается инстинкт самосохранения: человек с душой легкоранимой непременно должен обладать этим инстинктом, иначе он, подобно деревушке у подножья скалы, что грозит обвалиться всякую минуту, подвергается постоянному риску быть раздавленным людской несправедливостью и жестокостью. Если же смотреть на это умение абстрагироваться как на искусство, то — да будет известно всем, кто желает в нем преуспеть — необходимо, чтобы оно имело также поддержку извне. Даже у сэра Уилоби этот его инстинкт самосохранения несколько померк и поувял и ожил только под влиянием беседы с миссис Маунтстюарт. Это она помогла ему воспарить и приблизиться к одному из идеальных образов сэра Уилоби Паттерна, какие лелеяло его воображение. С джентльменами он был заправским британским джентльменом, с дамами — культивировал в себе галльский дух кавалера при дворе одного из Людовиков, начиная с Тринадцатого и кончая Пятнадцатым, и всей душой привязывался к тем, кто поощрял его выступать в этом обличье. Разумеется, галльский дух сдабривался британской степенностью: за суфле и шампанским ощущался солидный английский ростбиф. Как истый британский джентльмен, гарцевал он на своем резвом скакуне, изящный и неустрашимый. А в гостиных умел нашептывать любезные пустячки не хуже любого француза и поддерживать оживленный диалог, доводя его до сущей оргии остроумия. Дерзость, впрочем, он парировал не одними остротами — его рапира всегда была к услугам того, кто дозволял себе перейти границы. Таков был идеальный образ сэра Уилоби Паттерна, созданный им самим. Клара же нисколько не способствовала выявлению этого образа и выказывала полнейшее к нему равнодушие; мало того, в ее присутствии образ этот как бы съеживался и увядал. В обычных своих размышлениях сэр Уилоби великодушно закрывал на это глаза: он — воплощение мужского благородства, она — женской красоты. Но когда беседа с миссис Маунтстюарт неожиданно воскресила этот идеальный образ, засиявший тем ярче, что сэр Уилоби еще не оправился от обиды, причиненной ему Кларой, он вырвал ее из сердца и предался созерцанию медленно вращающейся перед его взором сферической проекции ее вины перед ним.