Его уже не ждали

Самым обольстительным голосом маменька принялась описывать их богатый дом в Тифлисе. О, Калиновский просто осчастливит их, если вместе с матерью приедет к ним погостить.

— Ваша маменька не будет у нас скучать. Андраник Аветович большой знаток искусства и литературы. Превосходный пианист. Ах, как артистически он исполняет Шопена и Листа! — расхваливала она мужа.

Каринэ, покусывая травинку, наблюдала за отцом. Ей казалось, взгляд его, обращенный на Калиновского, говорил: «Вы мне глубоко симпатичны. Нет, нет, меня нисколько не волнует, состоятельны вы или нет. Но если бы вы, молодой человек, при всех ваших достоинствах были бедны, моя жена дала бы вам понять расстояние между ее дочерью и вами. С каким презрением она бы оттолкнула вас…»

Каринэ встала и со стесненным сердцем отошла к липе.

До отхода поезда оставались считанные минуты. Каринэ была задумчива и бледна.

«Не захворала ли?» — маменька встревоженно коснулась лба дочери.

— Ах, что вы говорите, маменька, я здорова, — вспыхнула Каринэ.

Отец всегда лучше понимал Каринэ. Взяв ее за подбородок, он потрепал дочь по щеке и с теплой лаской в голосе сказал:

— Не надо печалиться. Разлуки и встречи украшают жизнь.

Каринэ протянула руку Ярославу.

— Прощайте…

— Нет, до свидания, — Ярослав удержал руку девушки. — Я буду всегда рад нашей встрече. Обещайте мне писать, не хочу бесследно исчезнуть из вашей памяти.

Если бы он только знал, какую бурю в ее сердце вызвали его слова! Но она, не поднимая глаз, проронила вполголоса;

— Да, я вам напишу.

Последняя минута всецело принадлежала маменьке, которая обрушила на детей целый водопад наставлений:

— Боже сохрани с кем-то знакомиться в поезде, — это относилось к Каринэ.

— И не смей выскакивать на станциях в буфет или на базар, — грозила пальцем Вахтангу. — Я знаю, какой ты непоседа! Не позволяй ему покупать в дороге молоко, — с надеждой обращала взор маменька на Каринэ. — Мытые фрукты в плетеной корзинке.

— Я помню, помню, — отвечала Каринэ.

Обычно Вахтанг в подобных случаях всем своим видом давал понять, что страшно разозлен, обижен. В конце-то концов, до каких пор маменька будет считать его ребенком, которого все время надо опекать! Это ему портит настроение, отравляет последние минуты расставания.

Однако сегодня (маменька это сразу подметила) Вахтанг почему-то не бросал своих выразительных взглядов то на нее, то на папеньку, то на сестру. И в глазах его почему-то не сверкали мрачные огоньки. И не высказывал обиды… Удивительно!

Растерявшись, маменька на какое-то мгновение замолкла, вглядываясь в лицо сына. Да, сегодня он какой-то странный. Если бы не дела в Вене, она ни за что бы не отпустила детей одних.

Стоя на площадке вагона, Вахтанг потупив голову рассматривал кончики своих ботинок и по-прежнему совершенно хладнокровно выслушивал маменькины «боже сохрани… боже упаси… не дай бог…», ибо какое теперь это имело значение для человека, который рвался поскорее пересечь границу, дабы помочь русским революционерам? Лишь чувство досады вызывала Каринэ, которая на перроне разговаривала с Калиновским. Вахтангу казалось, будто именно из-за сестры так долго не отправлялся поезд.

И вот наконец вагоны тронулись.

Маменька, тяжело дыша и все время хватаясь руками за сердце, что-то на ходу советовала, будто ее слово могло отвратить ту беду, в которую все же попали на границе Каринэ и Вахтанг.

Шесть дней спустя, когда Ярослав приехал в Карлсбад, где лечилась Анна, глаза сына, как всегда, сказали ей больше, чем слова.

Нет, конечно же нет! Анна и не думала упрекать сына в душевной незащищенности. Разве не так она сама когда-то полюбила его отца? Именно так, с первого слова, с первой минуты знакомства. И никогда, никогда потом не жалела. Лишь теперь, когда его нет в живых (с этой мыслью Анна примирилась), она сожалела, что они мало времени были вместе, что мало ей пришлось отдать ему своего внимания, своей любви среди повседневных забот и опасностей.

Лицо Анны, озаренное дорогими сердцу воспоминаниями, как и в молодые годы, было сейчас необыкновенно красивым.

— Славик, еще не видя Каринэ, я ее люблю. Хочу, чтобы вы поскорее встретились. Я буду очень рада.

— Благодарю тебя, мама, — отозвался сын.

И вот, наконец, мать задала ему вопросы, на которые рано или поздно нужно было отвечать.

— Ты нашел Марту? Говорил с ней? Она помнит нас? Ты помог ей? Узнал что-нибудь о семье Омелько?

— Понимаешь, мама… — начал было Ярослав и осекся, не зная, как начать печальную историю Марты.

Анна быстро подняла на него глаза.

— Да, Славик, я тебя слушаю.