Его уже не ждали

— Сла-а-а-вик! — откуда-то сверху доносится тревожный женский голос.

— Это опять попадья. Она нам всю рыбу распугает, — угрюмо роняет взъерошенный, вечно сопливый сын дьяка Лаврентия. — И чего она, Славка, так боится, когда ты на море?

Славик не любит, когда неряшливый Тишка называет его маму «попадья». Попадья толстая, курносая, и глаза у нее, как у ваньки-встаньки, бегают туда-сюда, туда-сюда… Это жена батюшки Феофана, они живут в Феодосии, Славик ходил к ним с папой…

— Христом богом, молю, сыночек, не бегай к воде, — глаза матери, всегда сияющие чистотой, сейчас полны слез. Тоненькая, совсем как девочка, только что в длинном платье, она едва не плачет.

— Не бойся, мама, я не утону, я умею плавать.

Славик уверен, что его слова как рукой снимут мамину тревогу и на ее лице появится улыбка, в которой светится что-то невыразимо нежное.

Взрослые всегда умеют так сказать, что им просто нечего возразить. Да, конечно, мама права, те двое мальчиков из рыбацкого поселка, которых недавно отпевал его папа, умели плавать не хуже дельфинов, а все-таки утонули…

Умытый, причесанный, в чистеньком отглаженном костюмчике, Славик идет с мамой в церковь. Он горд, что его мама внушает к себе уважение, потому что все люди с ней здороваются, и по их ласковым взглядам он угадывает, что они любят и его тоже.

Нет, Славик не все понимает, о чем с мамой говорят рыбачки, но одно ясно: говорят они о священнике, значит о папе. Рыбачка с большими жилистыми руками, которая несет младенца, сказала:

— Наш священник добрее, чем бог.

Отец… Он запомнился большим, русоволосым, с бородой и усами. Но при всей его степенности в его живых карих глазах часто вспыхивали искры сдержанного смеха. Устремив на человека свой добрый взгляд, проникавший, казалось, в самую глубину души, он умел успокоить, обнадежить человека.

После смерти жены священник замкнулся в себе, и Славик обрел неограниченную свободу.

Спозаранку, наскоро позавтракав и схватив в придачу кусок хлеба, он убегал к рыбакам, где пропадал весь день. Как все мальчишки, участвовал в уличных баталиях, в горячке боя кидался камнями, не давал спуску обидчикам. Одним словом, умел постоять за себя.

И каждый день он наблюдал горе рыбацкое, которому, подобно морю, казалось, не видно берегов.

Как-то вечером, когда дети рыбаков играли в прятки, Славик вбежал во двор и присел под стенкой у открытого окна мазанки. И тут он услышал, как кто-то в комнате сказал:

— А ваш поп, если хотите знать, опаснее пристава!

По низкому густому голосу Славик узнал дядьку из порта.

— Ты уж не бери греха на душу, Савелич. Истинный крест, наш священник — добрейший человек. В эпидемию скольких людей от смерти спас, а его жена жизни своей не пожалела.

«Это сказал рыбак, у которого шаланда «Мария», — узнал мальчик.

— Да?

— Таких людей поискать надо.

О, как мальчик был благодарен, что рыбаки не давали его отца в обиду.

— Уши вянут вас слушать! — усмехнулся Савелич. — Что господин Любченко, скупая у вас оптом рыбу, держит вас за горло, вы знаете. Что он нажил миллион на вашем горбу — вы тоже знаете. Что пристав, прохвост и взяточник, всегда держит сторону любченков, вы тоже понимаете. А вот что поп разжимает ваши кулаки, которыми надо стукнуть по любченкам, этого вы не понимаете. «Все люди братья», — проповедует он с амвона. Хорошо, пусть братья. Но почему вы — нищие и обездоленные? Почему ваши дети ходят босыми и оборванными? Почему вы живете в таких халупах? А ваши «братья» любченки живут в роскошных дворцах. Их дети учатся в гимназиях. Где ж тут правда вашего попа?

Давно кончилась на улице игра, в которой мальчишки мерились в хитрости, ловкости и осторожности. Недосчитавшись сына священника, они принялись громко его звать.

Но мальчик, казалось, не слышал их. Потрясенный открытием, которое молнией сверкнуло в его уме, он сидел будто пригвожденный. Его отец приносит беднякам зло…

Славик бежал домой, захлебываясь слезами. Но, увидев сгорбленную спину отца, мальчик украдкой вытер кулаком тяжелые слезы. Впервые его честное и прямое сердце не открылось перед отцом…

Как бы прогоняя нахлынувшие воспоминания, Ярослав провел рукой по лбу.

Между тем, арестованных пригнали в одесскую тюрьму, которую узники называли «домом ужасов». Число самоубийств, случаев умопомешательства и смерти среди политических заключенных здесь достигало огромной цифры.

В конце января 1878 года состоялся суд, и Ярослава Руденко приговорили к смертной казни через повешение. Приговор еще не был окончательно утвержден, но приговоренный содержался в камере смертников.

Даже сюда, сквозь трехаршинную толщу каменных стен и глухих железных дверей, долетел из далекого Петербурга отзвук выстрела Веры Засулич, покушавшейся на петербургского градоначальника генерал-адъютанта Трепова.