Его уже не ждали

— Правда? — повеселел Ярослав и засыпал Стахура вопросами: — Вы были у мамы? Как теперь ее здоровье? Как она вас встретила? Знает ли она, что вы — мой избавитель?

— Пани Калиновская серьезно больна, но мое известие обрадовало ее, она встала. Пани Мартынчукова, сами знаете, быстрая, шумливая, как перекупка на базаре, но сердце у нее золотое. Заботится о вашей матери, как о родном человеке. Она подготовила пани Калиновскую к моему сообщению. Когда я пришел, пани Калиновская уже знала, что вы живы, здоровы. Она лишь спросила: «Пан Стахур, что грозит моему сыну, если полиция найдет его?» Попросила не скрывать правды. Я успокоил ее, сказав, что вы сейчас в полной безопасности. Потом ваша мама настаивала, чтобы я непременно сегодня устроил с вами свидание.

— Неужели сегодня я увижу маму?

— Друже мой, в таких случаях минута кажется часом. Возьмите книгу, почитайте. Я пойду умоюсь, переоденусь.

Оставшись наедине, Ярослав задумчиво ходил по комнате, потом остановился около этажерки. Взял книгу, раскрыл, но читать не смог. Задумался.

«Бедная мама… Сколько она выстрадала! Когда-то ее мучил страх за судьбу отца, затем мужа, а теперь сына… Она месяцами не видит меня. Я не забочусь о ней, не берегу ее. Но она сама благословила меня на такую судьбу. Она добрая, чуткая, умная».

Раздумье Ярослава прервал звонок в коридоре. Ярослав бросился к двери, но вошедший в комнату Стахур удержал его.

— Не ходите, я сам… Спрячьтесь в спальне.

— Ведь мама…

— А если не она? Прошу вас, идите в спальню.

Стахур быстро вышел в коридор и открыл дверь. Действительно пришла мать Ярослава, а с ней Катря Мартынчукова. Стахур пригласил женщин в комнату.

В дверях спальни стоял Ярослав. Какое-то мгновение мать и сын молча смотрели друг на друга.

— Мама!

Ярослав усадил мать в кресло, целовал ее волосы, лицо, руки.

— Славик… дитя мое, — шептала Анна, и слезы катились по ее бледным щекам.

Растроганная Катря тоже утирала слезы.

— Прошу, присаживайтесь, пани Мартынчукова, — попросил Ярослав. — Я так вам благодарен за маму…

— Да будет вам! Пани Анна много добра делает для людей. Что там моя помощь? А Ромка очень рад, что вы опять на воле: он, бедняга, умолял, чтобы взяла с собою…

— Я потеряла надежду увидеть тебя, Славик… Похудел, осунулся… Какой ты бледный…

— Что ты, мамуся! В монастыре люди не худеют, даже если он превращен в тюрьму. А за бледность я должен благодарить своих «духовных наставников» в жандармской форме. Байрон, чтобы сохранить бледность, добровольно голодал.

— Ты шутишь… Страшно было? Как тебе удалось?..

— Вот кто мой спаситель, — Ярослав указал на Стахура.

— Зачем волноваться, пани Анна? Все обошлось хорошо, — проговорила Катря.

— Сын, родной мой, надо немедленно уехать из Львова.

— Сейчас нельзя, мама.

— Но тебя снова арестуют!

— Волков бояться — в лес не ходить, — улыбаясь, развел руками Ярослав.

Анна поняла, что уговоры не помогут, Она перевела взгляд на Стахура и тихо проговорила:

— Не знаю, как и благодарить вас, пан Стахур. У меня, кроме Ярослава, нет никого. Он молод, неопытен… Берегите его.

— Пани Калиновская, мы все любим Ярослава. Я буду беречь его как родного сына.

Глава тринадцатая НОЧЬ НА ПЕСКОВОЙ ГОРЕ

Казимир Леонтовский, наивный деревенский парень, наконец начал осмысливать то, что так долго и, казалось, безуспешно разъясняли ему рабочие и студенты, приходившие в бараки. Прозрение Казимира походило на удивление ребенка, неожиданно открывшего для себя, что у курицы не четыре ножки, как у кошки или собаки, а только две. Ребенок еще не совсем уверен в этом, он еще бегает но двору и пересчитывает ножки у других кур.

Чтобы окончательно убедиться в том, что хозяин поляк обманывает рабочего-поляка, Казимир получит не один наглядный урок.

Моросил дождь, когда неожиданно нагрянула полиция и потребовала от рабочих немедленно освободить бараки. Весть о выселении мгновенно облетела поселок, где шла война с штрейкбрехерами с момента их появления на лесопилке.

К месту происшествия сбежалась любопытная детвора, а вскоре возле входов в бараки толпились и жены тех, кто мужественно продолжал забастовку.

Давидка, окруженный поселковыми ребятишками, с солидным видом комментировал события:

— Вот мы и сказали — шабаш! Страйк! Ведь правильно? Нам нечего терять, кроме своих цепей!

Правда, Давидка и сам не все понимал насчет цепей, он что-то не замечал их ни на ком из рабочих лесопилки. Но если старшие говорят, значит так должно быть.

Внимание Давидки привлек Казимир, который сердито кричал на управляющего:

— Не имеете права! У нас за ночлег уплачено до субботы! Мы…

— Молчать, тварь! — оборвал его пан Любаш. — Можете получить назад свои несчастные крейцеры! А из бараков — вон!

— Не пойдем! — воскликнула какая-то женщина с ребенком на руках.

Казимир по натуре был вспыльчив, горяч. Кто знает, чем закончилась бы стычка с управляющим, если бы не этот женский крик, сразу охладивший парня.