Его птичка

— Нет, Аня. Пока ребенок в утробе, это плод. Даже когда есть риск для него и матери, спасают мать, потому что она человек.

Аня закатывает глаза, и вдруг ее заплаканное лицо озаряется улыбкой.

— Что?

— Ничего, просто ты врач и твои выражения порой далеки от гуманных, — говорит она и вдруг зажимает губы, отводя взгляд. — Я глупая, да? Просто мне до сих пор сложно поверить, что ты со мной. Снова. И когда вроде все налаживается, происходит какая-то жопа. Почему?

Я притягиваю эту самокритичную дурочку к себе и целую в макушку.

— Аня, открою тебе тайну бытия. Жизнь всегда будет чередоваться из черного и белого. Самое важное — это как человек ведет себя, когда наступает очередная задница. С каким достоинством он из нее выбирается и не теряет веры, что наступит счастье.

— Ты такой умный, — хвалит меня малышка и вдруг гладит через джинсовую ткань член. У меня невольно сводит пальцы на ногах, а подбородок от похвалы поднимается сам собой.

— Значит, важно, как люди преодолевают препятствия?

— Да, и важно, что при любом препятствии люди поддерживают друг друга, а не убегают, как маленькие дурочки. Ты же не убегаешь со сцены, если заиграет не та музыка или включат не тот свет. Почему это не может распространяться на отношения?

Она хихикает, наверное представив, что вряд ли бы чего-то добилась, убегая со сцены каждый раз, когда что-то шло не так.

— Прости, я не буду убегать больше. Я не брошу тебя.

— Как будто я тебе дам это сделать, — усмехаюсь и за волосы тяну голову Ани назад, задирая и смотря в небесного цвета глаза. — Нам с тобой никуда друг от друга не деться. Мы на одной сцене, в одной операционной. Как только ты это поймешь, жить станет проще и даже приятнее, — подтверждаю слова, задирая ей платье и обхватывая упругую ягодицу, срывая с губ нежный вздох.

— Что бы ни случилось, — шепчет она и облизывает пересохшие губы.

— Что бы ни случилось, — говорю в ответ и прижимаюсь к нежным, ждущим ласки губам, выпивая все страдание и боль без остатка.

Глава 51. Аня

Рома за мной не приехал, его вызвали на смену. И хоть он оставил ключи у консьержа на первом этаже своего подъезда и сказал, чтобы приехала сама, я все равно боялась туда возвращаться. Вдруг эта женщина все еще там и уже обустроила в нашем любовном гнездышке детскую. Страхи, что меня положат на коврик у двери дожидаться, когда освободится хозяин, были вполне реальными, мешали адекватно мыслить. Но быстро отошли на второй план сознания, когда на следующий день началась учеба и разминочные танцевальные классы.

Тело как деревянное, с трудом поднимаю ноги выше головы, еще с большим трудом сажусь на шпагат.

Стараюсь к первой музыкальной разминке освободить голову, и тут меня случайно толкают в бок. Или не случайно.

— Аня, это Диксон! — радостным шепотом повизгивает Миша рядом со мной, и я смотрю на дверь, невольно поднимаю брови от удивления.

Светловолосый, стройный мужчина в компании Афанасьева, в сером костюме от Армани, склоняется над ручкой Валентины Марковны и окидывает взглядом танцевальный класс с деревянными панелями, зеркалами по всему периметру и балетными станками.

Наверное, обстановка с ремонтом еще советского типа кажется ему убогой.

У них-то в лондонских вузах и театрах все гораздо новее и современнее.

Режиссер цепляет взглядом меня, заставляя хмуриться от внимания, что-то говорит Афанасьеву Олегу. Тот кивает. Диксон, по фамилии Уилсон, подзывает меня к себе пальцем, и я явственно слышу, как стонет Губанова.

— Кто бы сомневался.

— Таня, — шипит куратор, пока я так и не двигаюсь с места. — Аня, ну чего застыла, иди сюда.

Ну иду, только вот ощущение, что выбор был сделан не по таланту или красоте, а потому что я нужна Афанасьеву. Смотрю в его похотливые глаза и убеждаюсь в своей правоте.

— Давай партию Кармен, — командует Валентина Марковна, и я, кивая улыбчивому режиссеру из Лондона, выхожу в центр зала и поднимаюсь на носочки, вскидывая руки вверх в ожидании первого музыкального такта.

К завистливым и похотливым взглядам мне не привыкать, только мнение одного человека меня волнует, и сейчас, полностью отключая сознание, я забываю о всех перипетиях своей жизни и отдаюсь во власть ее величеству музыке. Живу в ней, чувствую каждую мышцу заранее разогретого тела. Музыка как любовь — может как удивлять, так и вызвать ненависть. Такого спектра настроений нет ни в одном искусстве. Танцор и музыка — единое целое. И даже если музыки нет, она звучит у танцора в сердце, отбивая свой незабываемый ритм.

Резкий взмах рукой, резкий поворот, прыжок — музыка управляет мной, и я невольно вспоминаю, как властно овладевает мною Рома. Он дирижер оркестра, что зовется моими чувствами. Он может вознести меня на небывалую высоту и с той же легкостью сбросить в пучину отчаянья и боли. Отношения с ним — это и есть балет «Кармен».

Из полымя в пламя. Остро, невозможно, навсегда. И нет выхода из этой круговерти чувств и эмоций, нас давно захватил вихрь болезненной одержимости друг другом и кружит снова и снова, как сейчас на одной ноге кружусь я.