Его позывной - "Антей"

«Солнечным июльским утром, - вспоминал Георгий Степанович Шонин на страницах своей книги «Самые первые», - я стоял на тихом перекрестке Молдаванки. Так называется один с известнейших районов Одессы. В руках у меня - сделанный дядей Михаилом фанерный чемоданчик и одолженный у дальнего родственника старенький пиджачок, во внутреннем кармане которого лежат комсомольский билет, свидетельство о рождении, табель успеваемости за седьмой класс и деньги на обратную дорогу. Напротив меня большое серое здание. Левое его крыло разрушено прямым попаданием бомбы. Пять лет прошло после окончания войны, а Одесса еще не залечила все свои раны. На воротах небольшая табличка: «Одесская спецшкола ВВС».

Через проходную, мимо очень важного дежурного, который даже в высокой фуражке с «крабом» казался вдвое короче, чем его винтовка, прохожу в просторный двор. По правую сторону, в тени акаций, стоят два самолета: Ла-5 и «горбатый» Ил-2. Несмотря на раннее утро, урок «летного мастерства» в полном разгаре. В кабинах самолетов с важным видом сидят «ветераны». А на плоскостях, вдоль фюзеляжей расположились такие же, как и я, худые, лопоухие салажата. Занятие прерывается сигналом трубы. Начинается проза жизни - нас приглашают на экзамены. Особого конкурса нет. Абитуриенты - в основном ребята, отцы которых погибли, воспитанники военных частей и детдомов, выходцы из многодетных семей.

Все решала медицинская комиссия. У себя дома, в Балте, я прошел ее без замечаний. Но здесь одесских гарнизонных врачей я поставил в затруднительное положение. Председатель комиссии, полный седой подполковник, долго молча разглядывал то мою медицинскую карточку, то меня самого. Потом сказал:

- Да, богатырь... Рост - сто сорок девять, вес - тридцать девять. Ты, брат, ехал бы домой и подкормился бы с год. А потом мы тебя примем, потому что к здоровью твоему у нас претензий нет.

У меня на глаза навернулись слезы. Я ничего не мог сказать в свою защиту. Воцарилась тишина.

- Ему нельзя ехать домой, - услышал я приятный женский голос. – У него дома еще брат и сестра.

И все вдруг заговорили:

- Конечно, нужно оставить! Вес - дело наживное. Ему же и пятнадцати еще нет.

Подполковник сдался:

- Хорошо, иди! А то раскис здесь. Летчик!

Мне никогда больше не приходилось встречаться с той женщиной. Но я всегда с благодарностью вспоминаю ее ласковое лицо с большими серыми глазами, обрамленное гладко зачесанными назад русыми волосами. Если бы она промолчала в тот миг - неизвестно, как бы дальше сложилась моя судьба.