Его моя девочка

Пришла в магазин, выбрала, ткнула пальчиком – «Мне вот это. Заверните и отнесите в машину». И надпись на ценнике значения не имела. Для неё. Она даже сама её назначила – просто бросила на прилавок толстую пачку купюр, не считая. Потому что ей плевать, как, главное, получить, что захотела. А у него, как у игрушки на витрине, выбора нет.

– Ты сейчас у неё живёшь? – не останавливалась Наденька. – Или всё-таки у Алика? Тогда поедем, заберём твои вещи. Да?

Никита не торопился с ответом. Слово совсем короткое, всего два звука, а не выговорить. Хотя уже давно очевидно, что без вариантов, что придётся. А Наденьке, видимо, не терпелось услышать – наклонила голову, глянула пронзительно, уточнила многозначительно:

– Её ведь Лиза зовут?

– Да. – Помогла, сучка, заставила сказать, и не осталось смысла тянуть дальше. – Поедем.

Наденька приоткрыла дверь, махнула водиле, тот сразу послушно полез на место, завёл мотор – машина стронулась с места. И даже не спросил, куда ехать, заранее знал. И адрес знал, потому что уже бывал там. Вчера.

Когда оказались в квартире, в его комнате, Наденька сразу направилась к окошку, глянула вниз, помахала ладошкой. Показала, где в случае чего её искать. Всё-таки не слишком была уверенна, что Никита её не прибьёт, когда они окажутся наедине. Она ведь наверняка понимала и легко замечала, каких усилий ему стоило сдержаться, сохранять мнимое спокойствие и безразличие.

Тогда чего вообще потащилась с ним, если так страшно? Сидела бы в машине. Или слишком любила ходить по краю, убеждённая в своём могуществе и неуязвимости? Ещё и не смогла пропустить особое удовольствие – опять понаблюдать, теперь уже как он послушно собирается.

А он и правда собирался. Подошёл к шкафу, распахнул дверцы, для начала вытянул большую спортивную сумку. Наденька за это время переместилась от окна к кровати. Уселась на неё, попрыгала задом.

– Вы с ней здесь, да?

Она совсем отмороженная?

Он только с силой выдохнул, на мгновение прикрыл глаза, но Наденька не угомонилась.

– Это её?

Никита обернулся. Она уже не сидела на кровати, стояла рядом с ней, держа в руках Лизину рубашку. Ту самую, в которой он когда-то затащил её в наполненную водой ванну.

Ну да, он правда неравнодушен к девушкам в мокрых футболках. Или в рубашках. Точнее, к одной девушке.

– На место положи! – приказал он раздражённо, еле сдержав порыв подскочить, вырвать рубашку из рук.

Вот же сука, настоящая сука. Мало, что распоряжается им, ещё и пытается дотянуться своими мерзкими ручонками до того, что ему дорого, влезть, заляпать, испоганить. Реально добивается, чтобы он не выдержал, подошёл, взвалил её на плечо и вышвырнул, в окно, даже его не открывая, на голову охраннику-водиле? Или нарочно провоцирует и упивается своей хрупкой силой, убеждённая, что он в любом случае вытерпит?

Верхняя губа нервно задёргалась, и пришлось опять прикрыть глаза, продышаться как следует, а потом сосредоточиться на шмотках, но в спину опять прилетело:

– По-моему, мы даже немного похожи.

Никита резко развернулся, намереваясь не сделать, так хотя бы напрямую высказать, что он о ней думает, не стесняя себя в выражениях, но никак не ожидал, что Наденька окажется гораздо ближе, чем он рассчитывал, всего в нескольких шагах, да ещё и в Лизиной рубашке.

– Я же сказал, ничего не трогай! – рявкнул рассерженно, а она посмотрела со смирением и притворным раскаянием и невинно предложила:

– Снять?

Ухватилась пальчиками за верхнюю застёгнутую пуговицу, высвободила её из петли, распахнула пошире полы, открывая ложбинку между грудей, независимо от его воли притягивающую взгляд. Потом спустилась к следующей пуговице, и слишком легко представилось, как полы расходятся ещё шире, обнажая и без того чётко обозначенные упругие выпуклости, плоский живот, соскальзывают с плеч.

Да какого чёрта?

С других плеч. С других! Ему даже глаза зажмуривать не надо, чтобы представить, он и так видит.

– Прекращай уже. Чего ты ведёшь себя, как шлюха?

Наденька хлопнула ресничками, сделала шаг, оказавшись ещё ближе.

– Тебе не нравится? – И снова придвинулась, преданно-заискивающе уставилась в глаза. – Ты меня совсем-совсем не любишь?

Глава 32

Никита даже не нашёлся, что ответить. А она высунула самый кончик языка, тронула им верхнюю губу, но вроде бы неосознанно, а потом её взгляд медленно заскользил вниз, прошёлся по его фигуре. Выражение на лице такое, словно… словно она с восторгом рассматривала купленную игрушку, уже примеривалась, что с ней станет делать и довольно облизывалась.

– И не хочешь?

Он посмотрел на неё, как на идиотку – уже даже не раздражало, не бесило. Абсурд какой-то! Кажется, он переставал верить, что всё происходящее – это в действительности.