Его любимая скрипачка

– У вас? – спросил он, не потрудившись скрыть недоверчивость. – У дочери Колетт Бартез и Джулиана Картрайт страх перед сценой?

– Вы знаете, кто я?

– Отлично знаю. – Он скрестил руки на груди и посерьезнел. – Я должен был о вас разузнать.

Он заметил, как ее зеленые глаза дерзко сверкнули – первый признак того, что ее спокойствие обычная бравада.

– Ваша мать-француженка – самое успешное меццо-сопрано в мире. Я признаю, я не слышал игру вашего отца, но я понимаю, что он известный английский скрипач. Я также узнал, что ваш отец когда-то играл в Карнеги-Холл с моей бабушкой.

Он наклонился вперед и положил подбородок на руки.

– В детстве вас считали вундеркиндом, но, когда вам исполнилось двенадцать лет, ваши родители убрали вас подальше от публики, чтобы вы сосредоточились на своем образовании. В двадцать лет вы стали профессиональным музыкантом и вступили в ряды Национального оркестра Парижа в качестве второй скрипки. Эту позицию вы удерживаете уже пять лет.

Она пожала плечами, выражение ее лица было сдержанным.

– То, что вы описали, знает любой человек, имеющий доступ к Интернету. Мои родители не прятали меня от публики из-за моего образования. Просто моя мать не могла сказать правду журналистам. Она не вынесла бы позора, что ее дочь не может выступать на публике.

– Если вы не можете выступать на публике, как вы объясните тот факт, что вы выступаете с оркестром по крайней мере один раз в неделю?

– Я вторая скрипка. Я сижу в задней части оркестра. У нас в среднем восемьдесят музыкантов. Зрители смотрят не на меня, а на весь оркестр. Если я буду у всех на виду на гала-вечеринке у вашего деда, я не смогу играть. Это унизит меня, мою мать и вашего дедушку. Вы этого хотите?

Отец Амалии – единственный человек, который не будет за нее стыдиться. На самом деле именно ее отец пошел против воли своей жены и спрятал Амалию от публичности.

Талос прищурился, проницательно глядя на нее:

– Почему я должен верить, что вы мне не лжете?

– Я…

– По вашему собственному признанию, вы солгали о том, что участвуете в другом концерте.

– Это была ложь во спасение.

– Лжи во спасение не бывает. Если вы не можете играть перед людьми, как вам удалось вступить в оркестр?

– Это было слепое прослушивание. Каждый музыкант играл за ширмой.

Он медленно покачал головой, взгляд его светло-карих глаз стал нечитаемым.

– Я никак не пойму, то ли вы говорите правду, то ли снова лжете.

– Я говорю правду. Найдите другую скрипачку.

– Нет. Нервозность и страх можно преодолеть. Но я не смогу найти скрипача, который достойно исполнит последнюю пьесу моей бабушки.

Нельзя забывать, что время почти истекло. Он может провести остаток жизни в поисках подходящего скрипача и не найти его. А вот игра Амалии сразу задела его за живое.

– Что вы знаете о моем острове? – спросил он.

Она немного смутилась от резкой смены темы:

– Немного. Это недалеко от Крита, да?

– Крит наш ближайший сосед. Как критяне, мы произошли от минойцев. Веками Агон атаковали римляне, османы и венецианцы. Мы отбивались от всех них. Только венецианцы на короткий период сумели нас покорить. Мой народ под руководством воина Ареса Патакиса, чьим прямым потомком я являюсь, восстал против оккупантов и прогнал их с нашей земли. С тех пор никто не приходил на нашу землю с войной. Агониты никогда не будут угнетены или порабощены. Мы будем бороться за нашу свободу до последнего вздоха.

Он сделал паузу, чтобы отпить кофе.

– Вам, наверное, интересно, почему я говорю все это, – сказал он.

– Я пытаюсь вас понять, – задумчиво призналась она.

– Вы должны понимать, что моя семья и наш народ бойцы по природе. Страх перед сценой? Нервы? Это можно победить. И вы победите с моей помощью.

Амалия легко представляла себе Талоса Каллиакиса в бою, в латах и с копьем в руке. Но ее страх сцены не имеет ничего общего с войной.

– Я договорился с вашими дирижерами, – сказал он. – Вы поедете на Агон через несколько дней и останетесь там до гала-вечеринки. Ваш оркестр начнет репетировать немедленно и вылетит за неделю до Гала, поэтому вы сможете репетировать с ними.

Ей расхотелось быть любезной.

– Я не понимаю, зачем вы это сделали.

– У вас будет месяц на Агоне, чтобы акклиматизироваться.

– Мне не нужна акклиматизация. Агон не центр пустыни.

– У вас будет месяц, чтобы подготовиться к выступлению, – продолжал он, игнорируя ее, хотя его глаза снова угрожающе сверкнули. – Вас никто не станет отвлекать.

– Но…

– Вы преодолеете страх перед сценой, – произнес он с уверенностью человека, который никогда не проигрывал. – Я лично за этим прослежу. – Пауза. – Итак?

Она подняла глаза и встретила его проницательный взгляд.

– Вы будете играть на гала-вечеринке? – категорично спросил он. – Или мне уволить сто музыкантов? Должен ли я уничтожить их карьеру, как и вашу? Не сомневайтесь, я сделаю это. Я уничтожу вас всех.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

Она верила ему. Он может разрушить ее карьеру. Она понятия не имела, как именно он будет это делать, но он это сделает.