Его кровавый проект

Несколько мгновений я старался понять тайный смысл слов сестры, а когда понял, меня охватило ликование — я подумал, что уход Лаклана Брода избавит нас от бед. Я высказал свои мысли Джетте, а она упрекнула меня за то, что я радуюсь событию, которое сделает жену Брода вдовой, а его детей — сиротами. Я резко ответил, что предпочел бы жить сиротой, лишь бы меня не растили как отпрыска Лаклана Брода.

— Такие чувства тебя не красят, — сказала Джетта. — Что бы ни случилось с Лакланом Бродом, это не изменит моего состояния. И не отменит письма фактора.

Отказываясь ей верить, я встал и взволнованно заходил по амбару. Я потребовал рассказать подробней о ее видении и о приближении кончины Лаклана Брода, но Джетта отказалась вдаваться в детали. Судьба констебля не имела значения для нашего положения.

Внезапно у Джетты сделался очень усталый вид. Она закрыла глаза, ее голова упала на грудь. Я опустился перед ней на колени и обхватил ладонью ее затылок. Я не знал, что у нее на уме, но остро предчувствовал, что она собирается сделать, и не мог найти для нее другого выхода. Она сжала мою руку в своих, потом открыла глаза и велела ее оставить.

Слезы текли по моим щекам. Я пожелал ей доброй ночи и оставил сидеть на табурете для дойки. Я притворил за собой дверь, привязал веревку к прогнившему косяку… И вот так я ее оставил.

Не желая возвращаться в дом, я прошел по участку к берегу. Вечер был тихий, небо над островами приобрело розоватый вечерний оттенок. В такое время года в наших краях темные часы настолько коротки, что, как я слышал, это часто мешает приезжим спать.

Я понаблюдал за цаплей, которая несколько минут стояла на берегу как вкопанная, а потом бесшумно поднялась в воздух с отсутствием грации, характерным для ее вида, низко пролетела над заливом и опустилась на мысу Ард-Даба.

Я размышлял о том, что рассказала Джетта. У нее не было привычки делиться со мной своими видениями, но я часто замечал, как по ее лицу пробегает тень, и знал, что в такие мгновения она молча общается с Иным Миром. До некоторой степени Джетта никогда полностью не обитала в Калдуи, но перелетала между двумя мирами. Если б теперь она скончалась, это было бы меньшей смертью, чем смерть тех, кто живет только в физическом мире.

Именно тогда, сидя на берегу и наблюдая за медленным движением прибоя, я впервые задумался о том, чтобы убить Лаклана Брода. Я отмахнулся от своей фантазии, вернее, попытался отмахнуться, но она не отступала, и чем больше я пытался сосредоточиться на другом, тем больше эта мысль овладевала мною. Осознание того, что Лаклан Брод скоро умрет, ослабило обычные сдерживающие начала. Раз провидение решило, что он не жилец на этом свете, разве важно, как именно он уйдет? То, что он может умереть от моей руки, казалось настолько справедливым, что выглядело неопровержимым. Эта мысль взволновала меня. Я стал бы спасителем, о котором преподобный Гэлбрейт говорил на похоронах моей матери. Причем стал бы им, сознавая, что, хоть и послужил орудием кончины Лаклана Брода, лишь ускорил неизбежное событие.

Саван, явившийся Джетте, не объяснял, как именно умрет Лаклан Брод, а если и объяснял, она ничего мне об этом не сказала. Трудно было найти в нашем приходе другого столь цветущего и здорового человека, менее прочих способного пасть от внезапного недуга. Точно так же нелегко было вообразить, чтобы он стал жертвой несчастного случая. Так возможно ли, что Лаклану Броду суждено не просто встретить свою смерть, но она находится в моих руках?

Мысль об этом давила на меня тяжким грузом, и к тому времени, как я встал, солнце уже опустилось за горизонт и меня окутало то, что считалось темнотой в такое время года.

Когда я вернулся домой, отец уже отправился в постель. Близнецы крепко спали в своей кровати, и я позавидовал их безмятежности. В ту ночь я спал лишь урывками, и каждый раз, когда я просыпался, в моем мозгу горели мысли, вспыхнувшие из-за видения Джетты. Я жаждал загасить их сном, но усиливающийся свет утра помешал мне это сделать.

* * *

Я покинул дом до того, как отец вышел из своей комнаты. Я боялся, что из-за случившегося вчера он будет в скверном настроении, а после того, как он обошелся с моей сестрой, я не имел желания с ним беседовать. Я унес два баннока в конец нашего участка и медленно их сжевал. Риг зарос сорняками и, в сравнении с ригами соседей, представлял собой позорное зрелище. В воздухе не чувствовалось ни ветерка, тонкие облака, похожие на пряди шерсти, низко лежали над водой. Я не видел ни одной живой души, и единственными звуками были крики птиц и далекое мычание скота на пастбище.