Эго, или Наделенный собой

Уже с самого начала заметно, что Августин приходит к эго, не удостоверяясь в своем бытии посредством применения разума, а удостоверяясь в своей жизни посредством сомнения в ней самой: «„Potesne, inquam, nobis dicere aliquid eorum quae nosti?" – „Possum", inquit. – „Nisi molestum est, inquam, profer aliquid". Et cum dubitaret: „Scisne, inquam, saltern te vivere?“ – „Scio", inquit. – „Scis ergo habere te vitam, siquidem vivere nemo nisi vita potest". – ,Et hoc, inquit, scio" («„Можешь ты, – спрашиваю я, – сказать что-нибудь из того, что ты знаешь?" – „Могу", – отвечает он. – „Так скажи, если это не смущает тебя, – продолжаю я, – положи начало". И видя, что он пребывает в сомнении, я спрашиваю его: „Разве ты не знаешь, по крайней мере, что ты живешь?" – „Знаю", – отвечает он. – „Ты знаешь, следовательно, что у тебя есть жизнь, ибо никто не может жить иначе, как обладая жизнью". – „Это я знаю“, – говорит он»)[53]. Как и у Декарта, сомнение исчезает перед лицом очевидности, которую оно одновременно утверждает и отрицает; но речь у Августина идет, в отличие от Декарта, об очевидности жизни, или, точнее говоря, жизни во мне – жизни, которая не тождественна мне, но без которой не было бы меня и я бы не был самим собой. Это радикальное отличие в тексте зрелого Августина выступает очень рельефно: «Quantum rerum rema-net quod ita sciamus, sicut nos vivere scimus? <…> Quoniam certum est etiam eum qui fallitur vivere. <…> Sed qui certus est de vitae suae scientia, non ea dicit „Scio me vigilare”, sed „Scio me viveresive ergo dormiat, sive vigilet, vivit. Nec in ea scientia per somnia falli potest. <…>. Mille itaque fallacium visorum genera objiciantur ei qui dicit „Scio me vivere“: nihil eorum timebit, quando et qui fallitur vivit («Сколько остается вещей, о которых мы знали бы с такою же достоверностью, с которой знаем, что существуем? <…> Ибо ясно, что даже тот, кто ошибается, живет. <…> Но достоверно знающий, что он жив, не говорит: „Я знаю, что бодрствую”, – он говорит: „Я знаю, что живу"', следовательно, спит он, или же бодрствует, в любом случае он живет. И сновидения не могут это знание поколебать. <…> Говорящему „я знаю, что живу‘\ никакие ложные видения не страшны, ибо даже тот, кто ошибается, все равно жив»[54].