Его глазами

— Мы говорили обо всем, что нам приходило на ум, — ответил отец. — Он перечислил темы беседы: послевоенная организация мира, организация трех государств, которые должны будут поддерживать мир, точная договоренность насчет того, что мир до такой степени зависит от единства действий этих трех государств, что в важных вопросах отрицательная позиция хотя бы одного из них должна будет налагать вето на спорное предложение в целом. Отец сказал, что вопрос о праве вето подлежит еще тщательному обсуждению, но, что, вообще говоря, он поддерживает этот принцип, учитывая бесспорную необходимость сохранения единства «Тройки» в будущем.

— Мы пришли к согласию относительно того, — добавил он, — что в случае необходимости мир надо будет поддерживать даже силой. Главное для нас договориться о том, что будет являться в послевоенном мире зоной общей безопасности для каждой из наших стран. Эта работа еще впереди, но мы уже приступили к ней.

Секретарь отца лейтенант Ригдон просунул голову в дверь и напомнил об ожидавшей просмотра вашингтонской почте. Я направился к выходу, но отец вернул меня.

— Кстати, — сказал он торжествующе, — ты, вероятно, еще не слышал о результате субботнего матча.

— Матча? — спросил я в полном недоумении.

— Армия против флота. Ты уж, конечно, ставил на армию. Плати десять долларов. Счет — 13:01 — и он протянул руку.

— Я предпочел бы, чтобы ты занимался государственными делами, — заявил я недовольным тоном, отдавая ему деньги.

Выйдя в переднюю, я услышал голоса в зале заседаний, где в это время усердно работали представители американского, английского и советского штабов. Я вышел из дома, чтобы осмотреть территорию посольства. Повсюду была расставлена русская охрана, состоявшая в большинстве из офицеров. Все они отличались очень высоким ростом, не ниже 6 футов 2 дюймов. Я разгуливал по двору довольно долго и при этом обнаружил, что в результате соответствующего расположения охраны и установки специальных щитов советское и английское посольства были фактически превращены в одну большую усадьбу, окруженную со всех сторон бдительной стражей. Многие из охраняющих, как я заключил по их штатской одежде, были агентами советской секретной службы. У всех подозрительно оттопыривались пиджаки: очевидно, эти люди были основательно вооружены. Сталин явно не хотел рисковать безопасностью своих гостей.

После завтрака отец принял американских начальников штабов, чтобы заслушать их доклад об успехах, достигнутых на утреннем заседании. Леги, Маршалл и остальные выражались лаконично и точно. Не прошло и 15 минут, как они закончили свои доклады о переговорах, касавшихся, главным образом, операции «Оверлорд»: ее сроков, масштабов и руководства ею.

Когда они ушли, чтобы продолжать совещание со своими английскими коллегами и немногочисленными советскими представителями, я направился к отцу, ожидая с некоторым волнением условленного визита Сталина и Молотова. Они прибыли точно в назначенное время в сопровождении худощавого Павлова. Меня представили. Мы пододвинули кресла к кушетке отца; я уселся, собираясь с мыслями. Я был удивлен тем, что Сталин ниже среднего роста, хотя мне и раньше рассказывали об этом. К моему большому удовольствию он весьма приветливо поздоровался со мной и так весело взглянул на меня, что и мне захотелось улыбнуться.

Когда Сталин заговорил, предложив предварительно мне и отцу по русской папиросе с двухдюймовым картонным мундштуком, которая содержит на две-три затяжки крепкого темного табаку, я понял и другое: несмотря на его спокойный низкий голос, размеренную речь и невысокий рост, в нем сосредоточена огромная энергия; он, по-видимому, обладает колоссальным запасом уверенности и выдержки. Слушая спокойную речь Сталина, наблюдая его быструю, ослепительную улыбку, я ощущал решимость, которая заключена в самом его имени: Сталь.

В последующие 45 минут говорили, главным образом, отец и он. Вначале я больше разглядывал нашего гостя и отметил, что он был одет в хорошо сшитый военный костюм цвета беж. Через некоторое время я стал прислушиваться к разговору. Они беседовали о Дальнем Востоке, о Китае, о вопросах, которые отец ранее обсуждал с генералиссимусом Чан Кайши. Отец говорил о стремлении Чан Кайши покончить с экстерриториальными правами Англии в Шанхае, Гонконге и Кантоне, о его тревоге по поводу Манчжурии и о том, что Советский Союз должен уважать границу Манчжурии. Сталин ответил, что для него основной принцип — международное признание суверенитета Советского Союза и что, само собой разумеется, он, в свою очередь, будет уважать суверенитет других стран, больших и малых. Затем отец перешел к другим темам, затронутым в его беседах с Чан Кайши, рассказал об обещании последнего ввести китайских коммунистов в правительство до всенародных выборов в Китае и провести эти выборы как можно скорее после победы. На каждое замечание отца после перевода Сталин отвечал кивком головы: казалось, он полностью соглашается с ним.