Спустившись вниз, я узнал, что отец уже встал, позавтракал и уехал к генералу Кларку в сопровождении Гопкинса, Гарримана, адмирала Макинтайра и Мэрфи. Они отправились из Касабланки на север, к Рабату, где отец произвел смотр 2-й бронетанковой, 3-й пехотной и 9-й пехотной дивизиям. Сама поездка представляла весьма внушительное зрелище — впереди отряд военной полиции на мотоциклах, затем «виллис» и разведывательная машина, потом закрытая машина отца, за ней — штабные машины, в которых разместились остальные участники поездки, затем два грузовика с основательно вооруженными солдатами, еще две разведывательные машины, и, наконец, колонну замыкал второй отряд мотоциклистов. Майк Рейли даже настоял на том, чтобы на всем пути, в оба конца, вдоль побережья эта колонна прикрывалась с воздуха истребителями.
Через восемь часов отец вернулся, полный впечатлений.
— Хорошо провел время?
— Еще бы! Превосходно! Великолепно отдохнул…
— От Жиро и де Голля?
— Да, кстати, утром мы видели по пути французскую марокканскую пехоту и кавалерию на учениях. Я ничего не сказал, но не удивился бы, узнав, что Жиро специально организовал это для меня.
— Ты проездил весь день в своей закрытой машине?
— Вовсе нет, они дали мне «виллис» для смотра 2-й бронетанковой и 3-й пехотной дивизий. Но я должен сказать, что одной поездки на «виллисе» мне хватит надолго.
— Послушай, у тебя, может быть, дела? Потому что…
— Не беспокойся. До обеда ко мне никто не придет. Садись. Я хочу тебе рассказать. Если б ты только видел, как глазели на меня некоторые пехотинцы! Как будто они хотели сказать: «Чорт побери, ведь это сам старик!» — Отец расхохотался.
— Где ты завтракал, папа?
— Да там же, на привале. С Кларком и Паттоном и, конечно, с Гарри. Гарри! Как вам понравился этот завтрак на привале?
— Лучше всего была музыка! — крикнул сверху Гарри, принимавший там горячую ванну.
— Да, да, — сказал отец. — Они играли «Чатта-нуга Чу-Чу» и затем еще эту песенку о Техасе, знаешь, в которой хлопают в ладоши…
— «Глубоко в сердце Техаса»?
— Вот именно. И разные вальсы. Скажи, Эллиот, найдется ли в мире еще армия, в которой полковой оркестр станет играть такие песенки в то время, когда рядом главнокомандующий поглощает ветчину с зеленым горошком и бататами? А, как ты думаешь? — Он потянулся. — Да, я устал. После завтрака я смотрел 9-ю дивизию, а затем мы заехали в порт Лиотэ.
— Ты видел корабли в гавани?
— Те, что мы потопили? Конечно.
— Я не знал, что ты собирался заезжать еще и в порт Лиотэ.
— Ведь там наше кладбище, — напомнил мне отец. — Восемьдесят восемь американцев спят там вечным сном. Мы возложили венок на их могилы… и другой венок — на французском кладбище.
— Как жаль, что сегодня была такая плохая погода.
— Да нет же, дождь начался только в половине пятого… Но наши солдаты, Эллиот! Видно, что они рвутся в бой. Крепкие, загорелые, веселые и… в полной готовности.
— А это что такое?
— Что? Вот это? Солдатский походный прибор, которым я пользовался. Они подарили его мне, и я возьму его себе на память.
— Что ты, папа! Ты собираешь все, что попало. Неужели ты не понимаешь, что в качестве главнокомандующего всеми вооруженными силами ты и дома мог бы получить такой прибор?
— Да, но этим прибором я пользовался в Рабате в тот день, когда я смотрел три дивизии американских солдат, участвующих в жестокой войне. Это хороший сувенир. Я повезу его домой.
Он направился было в свою спальню переодеться, как вдруг в передней раздался шум. В комнату влетел Черчилль, сияя широкой улыбкой.
— Я только на минуту, — воскликнул он. — Хочу сообщить вам последнюю новость, на этот раз приятную.
— Из ставки? — спросил отец. — Что случилось?
— Из Лондона, — сказал премьер-министр. — Насчет де Голля, по-видимому, нам удастся уговорить его приехать сюда и принять участие в переговорах.
Наступила пауза.
— Хорошо, — коротко сказал отец, медленно направляясь в свою комнату. — Поздравляю вас, Уинстон. Я всегда был уверен, — добавил он многозначительно, — что вам удастся это устроить.
В половине десятого отец был уже в постели. Впервые со дня прибытия в Северную Африку ему удалось так основательно выспаться.
Около полудня фотографы корпуса связи сфотографировали отца и премьер-министра вместе с членами Объединенного совета начальников штабов. Солнце ярко светило; все расселись на террасе виллы отца, весело и непринужденно беседуя. Самая трудная часть работы конференции приближалась к концу. Оставалось еще только уладить одно щекотливое и сложное дело заключение союза между де Голлем и Жиро, — но вся подготовительная работа была уже проделана; худо ли, хорошо ли, военные решения были в общем приняты, и оставалось только составить коммюнике, оповещающее мир о конференции в Касабланке и о ее значении.