Его дерзкая девочка (СИ)

Приоткрыла глаза. Уже темно. Или еще. На стене тускло горит ночник. Я лежу на груди Тимура, который, судя по всему, тоже дремлет. Его грудь мерно вздымается под моей головой, а сердце ровно и уверенно стучит у меня под ушком. Он такой горячий, что становится жарко. Поэтому я чуть шевельнулась, чтобы хоть как-то остудить свое тело, но и двинуться не успела, как услышала:

— Куда? — хриплым голосом парня. Тут же его руки крепче обнимают меня за талию и по-собственнически уверенно прижимают к себе.

Ну вот, ни вздохнуть, ни… про сбежать совсем молчу. Да и… не хочется. Наоборот, я закидываю ногу на Тима и улыбаюсь, как дурочка. Уютно. Тепло. Безопасно. Вот как я себя ощущаю сейчас.

— Ты горячий, — шепчу, задирая голову, снова слегка поелозив на теле парня, и тут же мне выдали сдавленное со смешком:

— Не шевелись, а то я за себя не ручаюсь, принцесса.

— А мне, может, это и надо, м?

— А ну, иди сюда, — разворачивает Тим меня так проворно, что я и ахнуть не успеваю, как оказываюсь под ним и лицом к лицу. Глаза в глаза. О, этот черный, как ночь, взгляд… Гипнотизирует. Заводит. Моментально пробуждает притихнувшее желание, разгоняя приятные волны возбуждения.

Я обхватываю руками шею парня, зарываясь пальчиками в волосах, и тяну на себя. Хочу поцеловать, хочу продолжать то, что прервала моя истерика, но Тим всего на мгновение припадает с поцелуем к уголку моих возмущенно сжатых губ и тут же отстраняется. Со вздохом упирается лбом в мой лоб и шепчет нравоучительным тоном:

— Злата, ты сексом хочешь заглушить проблему? Это не выход.

— А ты против?

— Можешь мною пользоваться для своего утешения сколько душе угодно, я только за, — целует меня в кончик носа, тут же меняя положение и усаживаясь на кровать, прижимая меня спиной к своей груди и переплетая пальцы, явно не собираясь меня отпускать.

— Тим! — выдаю возмущенное. — Но я хочу…

— Нет, Злата, давай для начала проясним всю ситуацию! — перебивает меня парень. — Что у вас произошло?

— Ты меня не поймешь, — огрызаюсь, надув губы. Хотя, разумеется, Тимур этого видеть не может.

— Правда, не пойму. Потому что я жутко зол на тебя! — прорезаются стальные нотки в голосе парня. — Я не понимаю, что могло заставить тебя рисковать своим здоровьем? Рисковать нашим ребенком? Объясни мне, будь добра, — подцепляет меня пальцами за подбородок и заставляет обернуться и посмотреть ему в глаза, которые полыхают злостью.

Мне действительно становится не по себе. Я ведь и правда повела себя крайне неразумно и даже глупо.

— Злата?

Я с трудом сглатываю образовавшийся ком в горле. Глаза предательски начинает щипать. А от мысли, что я наговорила отцу гадостей, меня начинает захлестывать жуткий коктейль чувств: стыда, страха и отчаяния. Но обида… нет, она никуда не делась. Обида, что умолчали. Что не сказали. Она такая сильная и ядовитая, а еще реактивная и горькая, до сих пор покалывает изнутри тысячами маленьких иголочек, разрывая сердце на «до» и «после».

— Я узнала, что отец мне не отец, — еле выдавливаю из себя застревающие и царапающие горло слова.

— В смысле, не отец? Давай, принцесса, не томи, рассказывай сама и не заставляй вытаскивать каждое слово из тебя клещами.

— Ты будешь меня ругать.

— Может, и буду, а может, и нет! — говорит Тим и уже тише добавляет:

— Но я рядом, слышишь? И поддержу, как бы там ни было, поняла?

Я киваю. Его слова согревающим душу бальзамом растекаются в груди, накрывая бушующую у меня внутри бурю. Я, собравшись с духом, начинаю выкладывать все по порядку. От приезда домой до скандала и побега.

Я чувствую, как он застыл. Как стал дышать почти незаметно для меня. Как окаменели его объятия, и истошно бьется сильное сердце.

— … а потом ты знаешь, — закончив свой рассказ, подняла на парня взгляд. — Я идиотка, да? — всхлипываю, потому что становится очень нелегко сдержать новый поток слез. Я-то уж думала, что все их выплакала.

— Нет, совсем нет, — вопреки моему ожиданию, говорит Тимур, нежно касаясь губами виска. — Я не представляю и на каплю то, что ты чувствуешь сейчас, но, Злата, это эмоции. А они имеют особенность проходить. И тогда остается послевкусие — горечь от сказанных нами слов.

Он так уверенно говорит, словно понимает, о чем. Словно и не о моей ситуации, а о своей. Как причудливо в жизни бывает. Тимур не разговаривает со своим отцом, я вот… теперь со своим. И там, и тут пропасть.

— Но они обманули меня, Тим…

— Умолчали.

— Я должна была знать.

— Зачем? Ну, что бы в твоей жизни это поменяло?

— Все.

— Что все, дурочка? — посмеивается парень, — скажи мне, ты хоть раз чувствовала себя чужой в своем доме?

— Нет.

— А то, что тебя не любят или ты не нужна, чувствовала?

Я задумалась, потом отрицательно мотнула головой, добавив:

— Нет, конечно!

— Ну вот.

— Что, ну вот, Тимур? — подскочила я, вырываясь из теплых объятий и оборачиваясь к парню, — к чему ты клонишь, я не пойму?