Его батальон

– Гутман! Чернорученко! Снять связь и за мной! Быстро!

Чернорученко с несвойственной ему живостью одной рукой выдернул заземление, другой сгреб аппарат. Гутман подхватил катушку с наполовину смотанным кабелем, взглянув на которую комбат с опаской подумал: не хватит. Этого кабеля до высоты не хватит, как тогда быть? Впрочем, связные от рот уже взбирались на бруствер, и он крикнул Иванову, продолжавшему управлять огнем:

– Минут десять поддай!

– Десять поддам! – крикнул в ответ Иванов. – Но не больше...

– А ты поточнее, – бросил Волошин с бруствера.

– Уровень меньше ноль-ноль один, – командовал Иванов.

«Ну теперь накроет», – подумал комбат, сбегая по мерзлой траве на измызганные плахи впаянного в кустарник льда. Однако первое обнадеживающее чувство, вызванное удачным началом, быстро исчезало, он знал наверняка, что несколькими пулеметами дело не обойдется, что вскоре немцы ударят чем-нибудь и покрепче. Ударят из минометов, и это будет похуже. Но пока на высоте мощно грохотали свои разрывы и дробным треском заливался пулемет, хотелось думать, авось обойдется. Ему бы еще минут двадцать, за это время восьмая под прикрытием артогня наверняка бы достигла ближнего отростка траншеи. Особенно если за него удалось зацепиться Нагорному.

Волошин размашисто бежал по льду, истоптанному грязными подошвами только что пробежавших здесь рот, за ним вплотную держались трое связных. Чернорученко с Гутманом вскоре отстали, запутав в кустарнике провод, и он приказал одному из связных, тощему парню в короткой шинели и голубых до колен обмотках, быстро помочь им. Боец с напряженным непониманием взглянул на него, но потом закинул назад сбившуюся на живот противогазную сумку и остановился. Комбат, пригнув голову, продрался сквозь лозовые заросли, выскочил на льдистый, с ноздреватым снегом прогал и оглянулся: за ним из-за куста, широко расставляя ноги и осклизаясь, бежал ветврач. Его расстегнутая кобура опустело болталась на животе, узенький ремешок тянулся к руке с зажатым в ней вороненым наганом, которым майор неуклюже взмахивал, стараясь сохранить равновесие на скользких подошвах.

– А вы куда? – крикнул Волошин, не сдержавшись в своем возбуждении. Ветврач только раскрыл рот, чтобы ответить, как вдруг оба они оглушенно вздрогнули, на мгновение потеряв дар речи.

«Ну вот, наконец! – со странным злорадством подумал комбат, инстинктивно вжав голову в плечи. – Наконец. Началось!»

В облачной высоте над болотом оглушительно грохнуло раз и второй, тугим звоном заложив левое ухо. Волошин посмотрел вверх – над болотом, словно брошенный в небо клок шерсти, неслось на ветру черное дымное облачко. «Пристрелочный!» – подумал комбат и опять оглянулся. Ветврач лежал под нависшими ветвями ольхи, уронив на лед голову в подвязанной под подбородком ушанке. Подумав, что он ранен, Волошин побежал назад.

– Вы что? Ранены?

Ветврач встрепенулся и с вопросительным ожиданием в глазах внимательно посмотрел на комбата.

– Н-нет, я не ранен, – выдавил он, заикаясь.

– Встать и бегом! Бегом!! – скомандовал Волошин, сознавая, что от бризантных разрывов, густо обдававших землю осколками, здесь не укрыться, надо как можно быстрее выскочить из района поражения.

– Бегом!

В следующее мгновение с пронзающим треском грохнули еще четыре разрыва, несколько, правда, дальше, чем прежде, ближе к краю болота, как раз над тем местом, где были роты. Сотни стальных осколков горячим вихрем прошлись по ветвям кустарника, срезая ветки и насквозь прожигая толстый, достигающий самого дна лед. Ветврач снова упал, но тут же поднялся; сзади, ломая кустарник, его настигал Гутман.

Больше комбат не оглядывался, разом забыв о своей безопасности, – тревога за роты, над которыми теперь оглушительно загрохотали счетверенные разрывы бризантных, опалила его. Он бросился напрямик к близкому уже краю болота, решив во что бы то ни стало поднять батальон на последний бросок, в котором был выход и единственная возможность достичь траншеи. Под высотой на болоте они долго не выдержат, в голом промерзшем грунте не скоро окопаешься, да и окопы от этого огня не помогут. Черт бы их взял, эти бризантные, уж лучше бы минометы, горячечно думал комбат, мчась по кустарнику.

Он выскочил из него под новый залп, раздирающе грохнувший, казалось, в нескольких метрах над головой, и, сшибленный с ног этим залпом, нелепо упал на жесткую, заиндевевшую траву лужайки. Но тотчас вскочил, окинув взглядом подножие высоты, где неровно залегли бойцы восьмой роты. Кто-то из них уже лихорадочно работал лопаткой, кто-то истошно матерился справа, и он повернул на этот мат, ожидая увидеть там командира роты, и увидел кучку бойцов, на коленях возившихся возле кого-то, лежавшего на траве. Еще не добежав до них, он увидел хромовые сапоги Муратова, волочащиеся по траве, в то время как двое бойцов, подхватив командира роты под мышки и пригибаясь, тащили его к кустарнику.