Эгипет. Том 1

Ну, давайте, сказал он, не то чтобы вслух, обращаясь к тем силам, чем бы они ни оказались на поверку, в руках у которых была власть исполнить три человеческих желания; валяйте, сейчас самое время. Давайте, потому что я нашел свое счастье, я выжил, я нашел здесь точку опоры; придите прямо сейчас и прямо сюда, и я отправлю вас в нокаут.

— Давайте, — сказал он, — но только прямо сейчас.

Потому что не знал, как долго продлится этот момент и это ощущение силы.

Глава девятая

Примерно об эту же пору на другой стороне улицы вышел на балкон Бо Брахман, ибо утреннее солнышко стало наконец светить ярко, чтобы выманить его наружу; и расстелил на специально устроенной там маленькой платформе молитвенный коврик. Не торопясь, тщательно рассчитывая каждое движение, но с тихим чувством радости от самого этого путешествия после долгих месяцев заточения, он взобрался на платформу и сложил под собой ноги.

Положил руки на колени, как на перила или на корабельные поручни.

Огляделся вокруг: городские крыши, и блестит вода в реке.

Всего лишь краткая экскурсия, подумал он, он слишком долго не вы ходил наружу; он всего лишь оглядится по сторонам, как сурки, которые как раз сейчас выбираются из нор, как вернувшиеся юга ястребы, — что стало с миром с тех пор, как он в последний раз окидывал его внимательным и пристальным взглядом.

Прошло двадцать минут, двадцать минут по часам, встроенным в фаянсовый чайник на кухонной полке у Вэл, в Дальней Заимке, двадцать минут по «лонгинам» Бони Расмуссена, с самоподзаводом, на ремешке из кожи ящерицы.

Осторожно повернувшись на приобретшем вдруг странную неустойчивость молитвенном коврике, Бо с высоты оглянулся на свое покинутое физическое «я», которое по-прежнему твердо сидело на коврике, на балконе. Он развернулся от дома прочь и бросил взгляд поверх гор на северо-западе, которые с балкона, выходившего на реку, не были видны совсем: гора Мерроу, вся в березовых лесах; гора Юла, с прилепившимся к вершине замком; и гора Ранда, самая из них главная. Сдвинувшись еще немного в том же направлении, Бо разглядел у нее на лбу Памятник, как рог единорога.

И — вверх. Долины Дальних гор, испещренные дорогами и реками, светлыми под ярким весенним солнцем, на дорогах до сих пор слой зимней пыли пополам с песком и солью, а луга — безжизненные, красно-коричневые. Коров пока почти не выгоняют; а вон там, безо всякого удивления заметил он, пробирается к городу большой фургон«бизон» Роузи Мучо, наверняка договорилась о встрече с адвокатом или с судьей; а вот кое-что несколько более неожиданное, «букашка» Вэл, то покажется, то снова исчезнет из виду, и вот-вот встретится с Роузи на Дальвидском мосту. Еще, наверное, с дюжину грузовиков и легковушек, маленькая красная машина с откидным верхом, старый разбитый пикап. Бо поднял глаза вверх; он плыл вверх, вдоль склона.

Здесь, наверху, воздух был чище, в центре оттенок неба сгустился до насыщенной кобальтовой окраски, как то бывает с прозрачными небесами пустынь, и громадные ромбы горных вершин были ясно и резко очерчены на этом синем фоне. Гора Мерроу, где живут богатые люди в стеклянных домах на крутых горных склонах, окнами в долину; чуть более высокая гора Юла, которая вся была в движении — Бо двигался к ней и движение это видел совершенно отчетливо, — как заводная игрушка. Замок на ее вершине то появлялся, то исчезал, как будто был двухмерным, невидимым в профиль, видимым анфас, появился, исчез. Но в нем, в двухмерном ли, в трехмерном, царила тьма, и Бо ощутил в ней некое внутреннее усилие, усилие, родственное тем процессам, что протекают в затаившейся на зиму луковице; как если бы там, во тьме, мучительно вызревал эмбрион, складывая одну к другой части будущего тела. Бо ощутил острое чувство неприязни. Что там творится? Уйдя настолько далеко от земли, Бо воспринимал не столько внешние видимости, сколько суть происходящего, смыслы, симметрии и диссонансы, и тем интенсивнее их воспринимал, чем выше уходил, чем темнее становился окружающий воздух: как будто прогрессировала слепота, а смыслы были — как запахи, и все внятнее говорили к его чувствам.

Теперь гора Ранда, голый лоб и морщинистые щеки, окруженные густой щетиной деревьев, которые ждут первой зелени. Над скалистыми скулами Ранды суетились ястребы, закладывая беспокойные виражи. На склоне Бо увидел одинокого паломника, который карабкался вверх по крутой тропке, как будто по следу от давным-давно скатившейся слезы, пилигрима, истомленного усталостью и ожиданием вершины — к которой и сам Бо спустился теперь по ленивой спирали, лавируя между падающими вниз ястребами. Вершина. И — под внимательными взглядами гор, под небом, которое тоже ненадолго отвлеклось, чтобы посмотреть на него, — Бо поспешил к Монументу.