Эгипет

Своими пепельно-серыми глазами он словно смотрел Бруно в самую душу, в его буром от загара лице был внутренний свет.

«Magia naturalis», — сказал он, улыбаясь, как его Пан.

«Да», — сказал Бруно.

Рабочие открыли трубы; призрачный свист зазвучал в фоте. По телу Бруно пробежала дрожь.

Водяной архитектор взял его за руку, и Джордано увидел на его сильной кисти золотое кольцо с печатью, на которой была выгравирована странная фигурка.

«Пойдем же, — сказал он. — Пойдем в мою сторожку, ты скажешь мне, в чем нуждаешься».

В Генуе его хорошо кормили и приютили на несколько дней; потом переправили в семейство врача в генуэзском городе Ноли, там для него нашлась работа в захудалой местной академии, он читал желающим лекции о «Сфере» Сакробоско.

«Много ли вы путешествовали?» — спросил за обедом врач, у которого он жил.

«Нет».

«А-а».

Доктор передал ему вина.

«Надо было сказать да, — сказал Джордано. — Я без конца путешествовал — мысленно».

«Ага, — сказал доктор без улыбки. — Мысленно».

Его лекции по астрономии начинались достаточно просто, сферическая геометрия, колюры и экваторы, это Джордано не очень легко давалось, затем он начал пересказывать Чекко, и посещаемость улучшилась. О нем заговорили. Уже через несколько месяцев, зайдя в его маленькую комнату, врач сказал, что ему лучше будет немедленно уехать.

«Почему?»

«Путешествия расширяют кругозор, — сказал врач. — В том числе и те, которые совершаются не только мысленно».

«Но…»

«Вас заметили, — сказал врач. — Наш городок не часто удостаивается внимания Святой Палаты. Но вас заметили».

«Я всего лишь говорил правду, — произнес Джордано, вставая. — Правду!»

Врач поднял руку, чтобы он успокоился.

«Лучше всего отправиться после захода луны, — сказал он. — Я приду и разбужу вас».

Опять спящий дворик, опять котомка с хлебом, кошелек с монетами, книга. Ночь. Переход через границу. Мир оказался полон опасностей, и все они грозили молодому пешеходу с монашеской рясой в сумке и полной идей неугомонной головой.

На юг ему было нельзя. К северу, в Миланском королевстве, принадлежавшем Испании, не дремала инквизиция, и поперек каждой дороги, куда бы ни подался Джордано, стоял испанский солдат tercio, ухмыляющийся и, вероятнее всего, пьяный. Джордано всю жизнь знал tercio, смеялся над ним в родном городе в комедии Capitano Sangre у Fuego, El Cocodrillo, это вечный бахвал и солдафон с бешеным нравом, подчиняющийся лишь правилам своей испанской чести, всему остальному миру непонятным, да Католической Церкви, каждую нравственную заповедь которой он попирал. Убивать еретиков, а при необходимости их слуг и детей, а себе на пропитание их быков и гусей — вот для чего жил этот tercio, чтобы потом пить, лгать и — на свой манер — любить женщин.

Миланские девушки сидели в наглухо закрытых домах, не выходя даже к мессе.

Так что сеньор Бруно (с новым мечом на боку) отправился на запад, огибая границы Милана, к Турину, в Савойское королевство: оно, так же как Милан, принадлежало Габсбургам (по крайней мере, не испанцам), отпав к Священной Римской империи, когда старый Карл разломил огромное наследство надвое, отдав половину Филиппу Испанскому, а половину — Максимилиану Австрийскому. В Турине Джордано преподавал детишкам латинскую грамматику, пока ему это не надоело окончательно; тогда он упаковал книги, бумаги и одежду и, спасаясь от родителей, уплативших ему вперед, пристроился на лодку с грузом альпийской древесины, спускавшуюся по течению реки По. По текла на восток, в Венецию. Туда отправился и Бруно.

В те годы могло показаться, что половина мира находится в движении, подгоняемая второй его половиной. По шахматной доске габсбургских владений, с клеточки на клеточку, вдоль и поперек, сновали tercio; они расквартировывались в неаполитанских и миланских домах, грабили лавочки купцов-протестантов в Антверпене (а те укладывали товары в сундуки и бежали в Амстердам и Женеву), отправлялись на кораблях Армады в Новый Свет убивать индейцев, у которых не было души, и искать Эльдорадо в Гвинее и Бразилии; дрались с турками в Трансильвании и на Крите, удерживая сплошной испанский коридор от Сицилии до Балтики, вспугивая беглецов, как зайцев, всюду, где ступала их нога.

Но за границей действовали и другие армии, тоже не признававшие никаких границ: ни географических, ни тех, что проходят в сердцах человеческих, — силы, которые также не шли на компромисс и даже помыслить о нем не могли.