Эгипет

«Он говорит, — тихо сказал книготорговец, — что это не его собственное открытие. Он просто вернул нам старые знания. Пифагор. Зороастр. Эгипет. Вот как он говорит».

Действительно, в таком великолепнейшем храме кто мог бы поместить этот светильник в другом и лучшем месте, как не в том, откуда он может одновременно все освещать? Ведь не напрасно некоторые называют Солнце Светильником Мира, другие — Умом его, а третьи — Кормчим. А Трисмегист называет его «Богом видимым»[270].

Торговец осторожно взялся за книгу, чтобы забрать ее, но Джордано не хотел ее упускать.

«У меня сейчас нет денег, — сказал он. — Но...»

«Нет денег — нет космографии».

Джордано назвал улицу и имя человека, у которого снимал комнату.

«Пришлите ее туда, — сказал он. — Вам заплатят. Я обещаю, что вам...»

Книготорговец заулыбался.

«Я знаю этого человека, — сказал он. — Можете отнести ему книгу. С поклоном от меня. Я запишу ее стоимость на его счет».

Он отпустил книгу.

Что за знак выбит у него на кольце?

Джордано уносил с собой под дождем Коперника, завернув в плащ, как ребенка.

Весной он прослышал, что нерасторопная венецианская инквизиция наконец заметила его. Доносчики пересказали его лекции и похвальбы. Книготорговец на площади закрыл свой магазинчик. К тому времени доминиканские одежды Джордано могли скрыть его лучше, чем его меч и рейтузы сеньора: итак, врач остриг его, посадил в собственную гондолу на сходнях и пожелал ему удачи.

На восток отсюда были только турки. Брат Иорданус засунул руки в рукава рясы и снова отправился на запад.

— Пирс, — позвала Роузи. — Пора идти.

Пирс, казавшийся еще больше в миниатюрном кабинете Крафта, повернулся на крутящемся стуле с видом виноватым и удивленным:

— А?

— Есть такие желудки, которые питаются не только пищей духовной. — Он только смотрел на нее, возможно, даже не видя, что она стоит в дверях с пачкой бумаг Крафта в руках, захваченных для Бони, — какие-то стародавние письма. Она подумала: наверное, и у меня такое же лицо, когда меня отрывают от увлекательной книжки. Ошалелый, отсутствующий и невидящий взгляд. — Ага?

— Что?

— Дочитывай и пошли, — сказала она. — Пора.

— Да, — сказал он, — да. — И вернулся к тексту. Слева от него стопка листов была маленькая, справа — большая. Он опустил подбородок на руки и вздохнул.

— Дождь перестал, — сказала Роузи.

В то время когда Пирс читал, его бывший учитель Фрэнк Уолтер Барр в Ноуте вел семинар у старшекурсников по истории истории и, рассказывая, открывал окна в аудитории; дождь, заканчивавшийся в Дальвиде, здесь уже давно прошел, и припекало солнце.

— Что же тогда придает смысл историческим отчетам? — вопрошал он в последний раз в этом семестре. — В чем различие между историей и перечнем фактов, имен и событий? — Он взял стоявший в углу длинный дубовый шест с медным штифтом на конце, штифт вставлялся в предназначенное для него гнездо в оконной раме, чтобы опускать ее. Многие в аудитории помнили, как учителя в старших классах делали то же самое, и наблюдали за Барром с интересом.

— Чтобы сделать правильный вывод, — продолжал Барр, — вероятно, нужно попытаться решить, возникает ли внятный для нас смысл в других видах отчетов или повествований. — Штифт зашел в отверстие последнего, обращенного к западу окна. — Мне кажется, что подобного рода смысл в сказаниях и легендах задается — мы сейчас имеем в виду что-нибудь наподобие «Песни о Нибелунгах» или «Смерти Артура» — не столько логическим развитием сюжета, сколько тематическими повторами; в таком случае нас интересуют одни и те же мысли, события или даже объекты, повторяющиеся в различных обстоятельствах, или различные объекты, находящиеся в одинаковых обстоятельствах.

Рама уступила его усилиям и скользнула вниз, впустив в аудиторию стайку сквознячков, толкавшихся в ожидании у закрытого окна.