Эгипет

— Сэм. Саманты. Право остается за мной.

— А-га. — Он пока не стал ничего записывать. — А как насчет Майка?

— Я уверена, что Майк права на попечительство требовать не станет. Хотя, в общем-то, у нас с ним на этот счет никакой ясной договоренности не было.

— А-га.

— Я имею в виду, что мне и так все ясно.

Алан одарил ее одобрительной улыбкой, почти как коллега коллегу, и сделал пометку.

— Ну что ж, останется только договориться относительно права на посещение, материальную поддержку, о какой-никакой процедуре принятия решений в отношении страховки и образования, о том, кто кого и как ставит в известность, если ребенок попадает к дантисту или в больницу...

— Хорошо.

— До тех пор пока вы еще в состоянии разговаривать друг с другом, — продолжил Алан. — Если этим придется заниматься адвокатам, то, во-первых, это выйдет гораздо дороже, а во-вторых, в итоге может получиться соглашение, которым никто не будет доволен, кроме самих адвокатов.

— Ладно, ладно.

На душе у нее стало теплее. Сэм.

— Как насчет средств к существованию? — спросил Алан. — Вы в данный момент работаете?

— Работала, — ответила Роузи. — Преподавала художественную культуру в школе «Солнышко».

— Ага, понятно.

— Но теперь у меня складывается впечатление, что они в моих услугах больше не нуждаются.

У нее сложилось впечатление, что эта маленькая альтернативная школа, расположенная в переделанном здании старой фабрики в Каменебойне, в ближайшем будущем благополучно прикажет долго жить, погрязнув в склоках и взаимных обвинениях.

— Если есть такая возможность, — сказал Алан, — то лучше бы пока остаться безработной. До вынесения судебного решения.

Он провел поперек листа черту.

— Ладно. Теперь насчет собственности...

— Да мне ничего и не нужно, — сказала Роузи. — Дом. Но весь кредит за него выплатила больница, и закладная тоже у них. А все прочее — барахло. Всего лишь барахло.

— Барахло, — кивнул Алан. — Барахло.

У него была довольно странная манера речи, так, словно в каждое слово он вкладывал глубокое и сильное чувство; Роузи подумала, что это, должно быть, какой-то особый адвокатский трюк, а может быть он просто не отдает себе в этом отчета. Хотя, может быть, на самом деле все и не так, а вдруг он и впрямь принимает беды и горести своих клиентов слишком близко к сердцу; и, как профессиональный тяжелоатлет, просто может взвалить на себя куда большую ношу, чем обычный человек. От его напомаженных волос отделилась прядка; в глазах у него снова появилось печальное выражение. Роузи поймала себя на невольном чувстве симпатии к нему.

— Мне и в самом деле на все это плевать, — сказала она. — Там нет ничего, что я действительно хотела бы унести с собой.

— Ну да, конечно, — сказал Алан. — Знаете, давным-давно, когда я и в самом деле занимался разводами довольно часто, каждый, кто приходил ко мне, неизменно говорил одну и ту же фразу: «Да ничего мне, в сущности, не нужно, пусть все достанется ей». Или: «Пусть он все забирает себе». И знаете, вокруг чего всегда разгорались самые дикие сцены, из-за чего народ причинял друг другу больше всего боли? Из-за барахла.

— Вы женаты? — спросила его Роузи.

— А я сидел тут и слушал, как люди льют слезы по автомобилю, по телевизору, по драгоценностям, по гребаному старому гарнитуру, который стоит у них на веранде, и думал про себя, как же низко может пасть человек, неужели они не в состоянии быть выше всей этой грязи. Неужто утраченное чувство значит для них меньше, чем все эти жалкие материальные ценности, все эти ничтожные детали? И мне потребовалось изрядное количество времени, чтобы прийти к выводу о том, что именно в деталях и коренится любовь. Она вся в книгах, в пластинках, в стереомагнитофонах и в автомобилях с откидным верхом. Любовь всегда корнями уходит в детали. И боль, кстати, тоже.

Его глаза стали еще печальней и смотрели теперь прямо на Роузи; он сложил свои белые руки одна к другой и тихо опустил их перед собой на стол.

— Нет, не женат, — сказал он. — Это довольно-таки длинная история.

— Знаете, у меня уже давно на языке вертится один вопрос, — сказала Роузи и снова принялась покачиваться туда-сюда на стуле. — Вы знаете старый замок посреди реки, на острове?

— Баттерманз?

— Это, часом, не вы его построили? Я имею в виду — не ваша семья?

— Ну, в каком-то смысле. Какой-то дальний родственник. Я никогда даже и не пытался разобраться в этой истории.

— Насколько мне не изменяет память, его официальной владелицей являюсь я. В смысле, наша семья.

— Да, кажется.

Она улыбнулась.

— Не является частью имущества, подлежащего разделу, — сказала она, и Алан рассмеялся; она в первый раз видела, как он смеется. — И знаете, чего мне всегда хотелось? Отправиться туда и залезть в этот дом. Я никогда там не была.

— Я тоже никогда там не был.

— А давайте как-нибудь туда съездим, а? — Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. — В конце концов, вы наш семейный юрист, и все такое.

Он побарабанил карандашом о кожаную обивку стола.