Егерь: заповедник

Болотников молчит. Не от стыда — таким не бывает стыдно. Он упрямо сжимает зубы и прожигает меня ненавидящим взглядом.

— Прошу учесть, что Спицын и Федотов отработали трудодни, — говорю я. — Собирали кормовую картошку по договоренности с совхозом. Об этом есть отметки в их охотничьих билетах.

— Хорошо, — кивает Тимофеев. — Правление это учтет.

Он смотрит на Болотникова.

— А ты, Иван Николаевич, давай-ка сюда свой охотничий билет. Пусть до конца собрания побудет у меня.

Болотников неохотно достает из кармана билет и кладет его на стол.

Вопрос выносится на голосование. Большинством голосов Болотникова предлагают исключить из общества охотников. Вот теперь ему стыдно — но не за свой гнилой поступок. Болотников стыдится того, что его поймали с поличным.

— Может, сам уйдешь, Иван Николаевич? — спрашивает его Тимофеев. — Иначе придется приобщить протокол к повестке заседания. Потом звонить тебе на работу. Уйдешь сам?

Болотников молча кивает. Тимофеев протягивает ему бланк заявления. Стул не предлагает, и Болотников пишет заявление, неудобно склоняясь над столом. Отдает заявление Тимофееву и уходит, ни на кого не глядя.

Федотову и Спицыну объявляют общественное порицание.

— Смотрите, чтобы это было в первый и последний раз! — говорит им Тимофеев.

Охотники молча кивают.

Им не наплевать на то, что о них думают люди. Это почему-то вселяет в меня надежду.

— Извини, Андрей Иванович, — говорит мне Тимофеев. — К тебе претензий нет. Спасибо за бдительность.

И пожимает мне руку.

В собрании объявляется перерыв. Охотники, громко переговариваясь и доставая из карманов папиросы, выходят на улицу — покурить. О Болотникове никто не вспоминает.

Тимофеев приглашает меня к себе в кабинет.

— Чаю хочешь, Андрей Иванович? — спрашивает он.

Я отказываюсь.

— Меня на улице Павел ждет.

— Видишь, как бывает, Андрей Иванович? — спрашивает меня Тимофеев. — Ты их пожалел, и чуть сам не вляпался. Почему так, как считаешь?

Он постукивает карандашом по столу.

Потом сам отвечает:

— Ты Спицына с Федотовым пожалел. Хотел по-человечески. А иногда надо — по закону. Не о Спицыных думать, а о других — о тех, кто не нарушает закон. Ладно! Что мне с этой бумажкой делать?

Он вертит в руках протокол.

Я молча забираю у Тимофеева заполненный моим почерком бланк. Складываю его по старым сгибам и рву. Потом выбрасываю обрывки в урну под столом.

— Приезжай на охоту, Александр Сергеевич, — говорю я. — Утки в этом году много.

— Приеду, — улыбается Тимофеев.

Павел ждет меня на набережной. Он где-то раздобыл батон, и теперь кормит уток. Утки, толкаясь и крякая, хватают из воды мокрый хлеб.

— Ну, как? — спрашивает меня Павел. — Победа? Видел я Болотникова — выскочил, как ошпаренный.

— Победа, — киваю я.

Павел весело улыбается.

— Времени у нас с тобой — завались! Может, в пышечную? А то есть охота.

— Можно и в пышечную, — соглашаюсь я.

— Надо было там и назначать встречу, — хохочет Павел. — А не возле театра. Но кто же знал, что ты так быстро освободишься. Я думал — до вечера на собрании застрянешь.

Мы идем вдоль набережной Мойки. Это изрядный крюк, но куда нам спешить? Знаменитая пышечная находится на улице Желябова, неподалеку от Дома Ленинградской Торговли.

Подождав зеленый сигнал, мы переходим Невский проспект и идем по улице Желябова.

А вот и вывеска «Пышки». Кроме них здесь можно купить стакан кофе с молоком и котлету в тесте — все изумительно вкусное.

В пышечной ярко пахнет разогретым маслом и жареным тестом.

— Смотри! — толкает меня Павел. — Наши!

За круглым столиком у окна стоят Катя и Вера. Они весело болтают о чем-то и не замечают нас.

— Катя! — громко говорю я.

Девушки поворачиваются к нам и удивленно улыбаются. Я замечаю, какие они разные — темноволосая Вера и светленькая Катя.

— Вот это сюрприз! — опомнившись, говорит Вера. — А вы откуда?

— Паша, где твой пиджак? — спрашивает Катя.

— Он его подарил, — смеюсь я.

Ну, надо же! Случайно встретиться в огромном городе — что это, если не судьба?

Мы с Павлом берем по тарелке пышек и кофе и присоединяемся к девушкам. Пышки пропитаны маслом и щедро посыпаны сахарной пудрой.

Катя берет пышку из моей тарелки.

— У тебя вкуснее, — смеется она.

Павел косится на Веру. Потом пододвигает свою тарелку к ней:

— Угощайся.

Вера загадочно улыбается и тоже берет пышку.

— Спасибо!

— Как вы узнали, что мы здесь? — спрашивает Катя.

— Павел почувствовал зов сердца, — улыбаюсь я.

— Ничего подобного! — краснея, протестует Павел. — Это был зов желудка.

Потом мы гуляем неподалеку. У нас билеты в театр имени Кирова — в нем сегодня дают «Травиату».

— Вы знаете, что главная героиня «Травиаты» — куртизанка? — с улыбкой спрашивает Вера. — «Травиата» в переводе с итальянского значит «заблудшая».

Я качаю головой — с итальянским у меня явные пробелы.

Павел, выбрав момент, тихо спрашивает у меня кто такая «куртизанка».

Я шепотом объясняю ему и вижу, как лицо Павла удивленно вытягивается.

— Ничего себе!

Я спрашиваю Веру про Глеба.

— Злится, — с улыбкой отвечает Вера. — Ни с кем из нас не разговаривает, и все время ходит мрачный. Так ему и надо!