Егерь: заповедник

Год назад у бабы Тани было совсем плохо с ногами. Ходила еле-еле, опираясь на табурет. Помог Трифон — прописал ей компрессы и мази, лечил и уколами. Сейчас баба Таня уверенно ходит с палочкой.

Соседка тяжело опускается на табурет. Молчит, глядя даже не на меня, а куда-то сквозь меня. Такой взгляд бывает у пожилых, они больше живут в своих воспоминаниях, чем в реальном мире.

— Хотите чаю? — предлагаю я.

Соседка снова смотрит на меня. Кивает:

— Спасибо, Андрей Иванович. Не до чаю мне. Пришла на вашего кота жаловаться.

— На Бандита? — удивляюсь я. — А что он натворил? В окно к вам залез?

Баба Таня качает головой.

— Бандит, говоришь? Чистая правда, бандит и есть. Он курицу у меня утащил.

Я уверен, что ослышался. Поэтому переспрашиваю:

— Кот утащил курицу?

Соседка строго кивает.

— Я сама видела, Андрей Иванович, как он ее по двору волок. Белую курицу, она лучше всех неслась. В окошко я его видела. Закричала, чтобы бросил, да разве он послушает? А пока оделась, пока на крыльцо вышла — его и след простыл.

— Может, вам показалось, Татьяна Семеновна? — вежливо спрашиваю я. — Темно ведь было?

— Темно, — соглашается соседка. — А только у меня фонарь напротив дома. И снег ночью выпал — а на снегу хорошо видать было. Сама видела, как ваш кот схватил хохлатку за шею и потащил.

Вот тебе и раз! Я смотрю на бабу Таню, и не знаю, что делать. В деревне соседские отношения дороже всего. Но и возводить напраслину на кота я не хочу. Уже понимаю, что надо идти и разбираться на месте. Но цепляюсь за последнюю надежду.

— А вы ведь куриц на ночь запираете в курятнике? Неужели видели, как кот вашу курицу схватил?

— Запираю, — соглашается Татьяна Семеновна. — Как схватил — и правда, не видела. Видела, как тащил. Но это точно был рыжий кот. Точь-в-точь как ваш, Андрей Иванович.

— Идемте, — соглашаюсь я. — По следам посмотрим.

— Ты бы утопил его, — беззлобно говорит соседка. — Ведь повадится кур таскать — не отвадишь.

Это какая-то ерунда. Не может кот воровать кур, я никогда о таком не слышал.

Но я вспоминаю хищные повадки Бандита. В конце концов, он даже ворону однажды поймал. А ворона тоже крупная и сильная птица.

В голове беспорядочно мельтешат мысли. Если Бандита привезли из города и выбросили в деревне, то как он может понимать, что кур нельзя трогать? Увидел испуганную птицу и схватил.

Я не хочу так думать, но мысли сами лезут в голову.

Я натягиваю сапоги и надеваю куртку.

— Идемте, Татьяна Семеновна. Покажете, как все случилось.

Соседка кивает и поднимается с табурета.

— Идем, Андрей Иванович.

Я открываю дверь, и в этот момент мне на ум приходит еще одна мысль.

Ведь Бандит всю свою добычу приносит мне и кладет на крыльцо.

Сердце коротко и тоскливо сжимается.

Я выглядываю на улицу, и дышать становится легче.

Никакой белой курицы на крыльце нет. Только снег и на нем — следы от галош бабы Тани.

Псы радостно лают, увидев меня. Я смотрю на вольер, и сердце снова уходит вниз.

По всему вольеру разбросаны белые перья.

Собаки возбужденно бегают по вольеру, а кот лежит на крыше будки и смотрит на меня, щуря зеленые глаза. К его усам прилипло крохотное белое перышко.

* * *

Курицу собаки не разорвали. Не приучены трогать дичь. Просто потрепали, как игрушку и бросили. Она так и валяется в углу вольера — круглые глупые глаза подернуты пленкой, бледно-розовый гребень потускнел.

— Что же ты наделал, Бандит? — спрашиваю я.

Кот слышит свое имя, смотрит на меня и щурится. Он не понимает, что накликал беду на свою кошачью голову.

Я достаю курицу из вольера. Показываю ее соседке.

— Ваша?

Глупый вопрос, но ничего другого мне в голову не приходит.

— Моя, — сурово кивает баба Таня.

И грозит коту кулаком:

— У, ирод!

Я лихорадочно соображаю, что теперь делать. Надо спасать кота, любой ценой. Я приютил его, я его кормил. Этот кот спал у Кати на коленях. Я не могу поступить с ним так, как обязан поступить.

— Татьяна Семеновна, — говорю я. — Я заплачу вам за курицу.

— А если он остальных кур перетаскает? — спрашивает соседка.

Она тоже не хочет со мной ссориться. Я понимаю это по ее голосу. Но каждому своя рубашка ближе к телу.

Татьяна Семеновна переживает за куриц. А я, вопреки разуму, переживаю за кота.

— Вы ведь зимой куриц на улицу не выпускаете? — спрашиваю я соседку.

— Еще чего, — удивленно отвечает она. — Нельзя их зимой выпускать, померзнут.

— Значит, кот как-то пробрался в курятник, — говорю я. — Где-то есть дырка, или лаз.

— Это же кот, — кивает соседка. — Он, где хочешь, пролезет. Мой Черныш, бывало, в форточку уходил. Только форточку приоткрою — все, нет кота. Но куриц не трогал, понимал.

— Надо осмотреть ваш курятник, — говорю я. — Если где-то есть дырка, я ее заделаю. Как следует, заделаю — чтобы кот больше не пролез.

— Пойдем, посмотрим, — соглашается Татьяна Семеновна. — Заделай. У меня и фанерка есть.

Мы медленно идем вдоль речки к дому Татьяны Семеновны. Берег занесло снегом, из него тут и там торчат пучки высохшей травы. А река еще и не думает замерзать, течет себе. И темная бегущая вода смотрится странным контрастом с заснеженным берегом.

— А это что такое? — вслух спрашиваю я.