Егерь: Назад в СССР 2

На улице, как всегда, ждал петух. Увидев хозяйку, он встопорщил гребень, зашаркал лапой по земле и воинственно закукурекал.

— Иди прочь, ирод! — прикрикнула на него баба Таня и замахнулась полотенцем, которое для такого случая висело на плече.

Петух отскочил в сторону и сделал вид, что роется в траве в поисках насекомых.

Но баба Таня знала, что будет дальше. Всего один раз она повернулась к петуху спиной, а он возьми, да и взлети ей на голову! Ирод, как есть, ирод!

Ох, и досталось тогда петуху! Так полотенцем отходила, что надолго запомнил. Два пера из хвоста выдрала. Ох, петух и горевал! Два дня сидел в углу курятника, нос на улицу не казал. Стыдно ему, вишь, перед курами было!

— А нечего прыгать! — проворчала баба Таня. — Ишь, прыгливый! Допрыгаешься до супа, живо в кастрюлю пихну!

Словно понимая угрозу, петух боком отошёл подальше.

А баба Таня медленно отправилась к дому.

Там она поставила на газовую плитку кастрюльку и запустила вариться десяток яиц, не жалея. На вторую конфорку приткнула кастрюлю с собачьим варевом.

Надо бы и себе что-то сварить, да уж ладно! Годы такие, что и есть не хочется. Чаю, разве, выпить.

Так и чайник поставить некуда — всего две конфорки у плитки. Ну, хоть такую сын из города привёз, спасибо ему за это! И Фёдор Игнатьевич молодец — никогда не забудет баллон с газом завезти и поменять.

А без газу намучилась бы печку топить! Ох, зимой муторно! Сперва за дровами лезешь через сугроб. Вспотеешь, пока долезешь. Потом топишь-топишь её, проклятую, а она всё дымит! Угоришь — не сразу и найдут.

А и милое дело — угореть! Смерть, говорят, лёгкая. Словно заснул и не проснулся.

Тьфу, ну что за мысли в голову лезут? И ведь Успенский пост — грех-то какой!

Баба Таня с досады плюнула на пол и закрестилась на тёмные иконы, висевшие в углу.

Лампадку бы зажечь — чтобы боженьке со светом повеселее было. Так это на табуретку лезть надо, а как залезешь? Грохнешься только, и кости переломаешь.

Ничего. Боженька и без света всё видит.

Пока неторопливые мысли ползли в старушкиной голове, её руки словно жили своей жизнью. Ополоснули в умывальнике миску из-под яиц. Длинной деревянной ложкой помешали закипевшее собачье варево.

Луку нарвать, что ли? К яйцам-то зелёный лучок хорошо.

Подумав, баба Таня опять взялась за табуретку и пошла во двор.

Проклятый петух как раз копался в грядке с луком. И что там выискивает, окаянный? Черви, что ли, в луке жирнее? Только бы пакостить ему!

Баба Таня с досады пристукнула табуреткой по ступеньке. Петух сорвался с места и побежал, далеко выбрасывая голенастые ноги.

Чёрт сухожильный, не к празднику будь помянут!

С трудом спустившись с крыльца, баба Таня нарвала пучок остро пахнущего толстого лукового пера. Побрела к бочке с дождевой водой, чтобы сполоснуть, но махнула рукой. Всё равно в дороге запылится!

На крыльце оторвалась доска. Гвоздик вылез из дырки и торчал вверх. Ногой зацепишься — так и сосчиташ ступеньки носом!

Топор стоял тут же, в сенях. Неуклюже тюкая, баба Таня забила гвоздик на место. Поддела доску носком топора — шатается. Фёдора Игнатьича попросить, чтобы прибил покрепче? Да как не забыть? Память-то дырявая стала, будто старый чулок.

Батюшки, а яйца-то! Ведь выкипят же! И еда собачья на газу стоит!

Бросив табуретку, баба Таня заторопилась в дом. Успела вовремя — ещё бы немного, и пузырящаяся серая пена поползла через край кастрюли на пол. Вода в яйцах почти выкипела, но это не страшно — лучше проварились, значит.

Залив яйца холодной водой, баба Таня плеснула варево в собачью миску и стала собираться.

Надела юбку похуже. Сменила дырявые домашние калоши на новые, без дырок. Сунула лук в корзинку, туда же переложила остывшие яйца.

Может, захватить буханку хлеба? Он, правда, позавчерашний, чёрствый. Такой только курам размочить.

Но в лесу-то ведь и того нет. А хлебушку каждый человек рад.

Буханка тоже улеглась в корзинку. Сверху баба Таня прикрыла её чистой тряпочкой.

Вот и хорошо! Теперь посидеть, да можно и идти? Или забыла чего? Батюшки! А собаку-то покормить!

Одна морока с этой Найдой. Ведь и воровать в доме нечего, кроме старого телевизора. Да и тот показывает плохо, больше трещит да рябит.

А собаку корми, пои. Да следи, чтобы с цепи не сорвалась, не убёгла. Не уследишь — опять щенков принесёт.

От деда осталась собака. Попросить бы кого, чтоб пристрелили — да жалко!

Баба Таня отнесла Найде миску с кашей. Густовато получилось, да ничего! Эвон, как она на цепи прыгает, радуется. Живо весь жир сгонит.

А и правда, веселее с собакой. Дом-то у бабы Тани в закоулке стоит. Иной раз никто и мимо не пройдёт за целый день — будто одна в деревне. А собака — всё же живая душа.

Правда, теперь этот новый егерь поселился. Как его? Андреич? Или Иваныч?

Вот память, а! Хоть таблеток каких бы доктор прописал. Или травки у Трифона спросить для памяти? Так как спросить, коли забудешь по дороге?

Иваныч, точно! Молодой, сурьёзный. И с Катькой хороводится. Это хорошо. Может, останутся тут, деток нарожают. Не то, что сын — нашёл себе в городе жену, а к матери носа не кажет!