Егерь. Девушка с Земли

Над атоллом висели дирижабли. Летающие монстры вращали глазищами, улавливая сияние лун и блеск Карлика. Столбы синего света плясали над лагуной, выхватывая странное сооружение в ее центре.

«И когда они только успели?»

Посреди лагуны возвышался живой помост из бегемотов. Четыре особи, бок о бок. Бегемоты сдержанно мычали, но с места не двигались. Венценосные акслы сложили на их спинах платформу из листов термопластика, содранного с волонтерских хижин. На платформе возлежал громадный (егерь никогда не встречал таких) электрический слизень. В отличие от флегматичных бегемотов, слизень был зол, как тысяча чертей — между рогов его то и дело проскакивали голубые молнии. Раздражение не мешало слизню пожирать охапки водорослей, которые подкладывали венценосные.

«Так-так, — думал Скворцов, — вот тебе и еще один пример управляемой эволюции…»

Слизни, как и бегемоты, — животные дневные. На время Карлика они прятались в естественных убежищах или впадали в спячку. Но эти, судя по всему, не только бодрствовали, но и чувствовали себя недурственно. Выходит, они не были дневными животными, а чем-то другим. Ночной модификацией. Мутантами. Егерь вспомнил гигантский скелет в пещере. Неудачный лабораторный образец? Не исключено. Значит, где-то в подземельях Хардегена скрывались и живые образцы. Экспериментальные модели, на которых отрабатывались все новые и новые улучшения.

Оцепление заволновалось, задвигалось, пропуская к лагуне чудовищную процессию. Это были коньки-осьминоги. Потешно (хотя Скворцову было не до смеха) кивая лошадиными головами, они надвигались на берег сплошной желеобразной массой, в которой с трудом можно было различить отдельных особей.

Егерь притаился за автоматом для «попкорна», молясь, чтобы телепаты с щупальцами не почуяли его. Но конькам было не до человечишки, они занимали плацдарм. Скворцов видел, что коньки пытаются выстроиться в шеренгу, создать оцепление внутри оцепления. Получалось у них плохо. Пришлось вмешаться венценосным. Темные акслы бесцеремонно хватали телепатов за щупальца и отводили каждого на положенное место. Кваканье и визг при этом стояли адские.

Наконец как-то все устроилось. Коньки растянулись неровной цепочкой вдоль кромки лагуны и застыли. Если можно считать застывшим непрерывно взбалтываемый студень.

Скворцов затаил дыхание. Он понимал, что этот парад — неспроста, что сейчас появится кто-то главный. Видно из-за автомата было хреново. Егерь, рискуя быть обнаруженным, передвинулся чуть ближе.

И тогда он увидел.

Со стороны Хардегена бесшумно выплыл живой дирижабль. Самый огромный из всех. Он затмил своей тушей звезды, луны и Карлик. Прожектора меньших дирижаблей погасли, но гигант развернул к ночному солнцу исполинские глаза, и в Алехандро стало светлее, чем днем. В этом мертвенном свете было отчетливо видно, как из-под брюха летающего Левиафана спускаются крабопауки. Между их панцирями висела паутинная сеть, которая поддерживала еще одного конька-телепата…

Нет, не конька.

Скворцов всмотрелся.

Ореол щупалец, студенистое тулово, а выше…

Выше был человеческий торс. Пара худых рук. Узкие плечи. Лысая голова…

Самуил Аркадьевич? Какими судьбами?

Старого учителя, которого много лет назад поглотила сиренианская ночь, не могло здесь быть. А это очень похожее на мудрого экзобиолога Розенталя существо — лишь очередной мутант. Порождение больной фантазии Большого барьерного рифа Хардегена.

Человек-осьминог сошел на землю. Повертел головой, поквакал. Из штаб-квартиры Юнион Гэлакси выглянула венценосная аксла. Та самая королева Сирены, что спасла жизнь Скворцову и Ремине в подземельях Хардегена. Правда, это еще вопрос: спасла ли?..

Не торопясь, будто коллеги-ученые на прогулке в университетском парке, венценосная самка и человек-осьминог прошлись вдоль берега, время от времени обмениваясь горловыми трелями и кваканьем. Егерь дорого бы дал, чтобы узнать, о чем они ведут беседу. Подойти и спросить? Ведь он тоже ученый. Его тоже волнуют проблемы эволюции. Тем более — эволюции управляемой. Но еще больше волнует, куда эти твари спрятали Реми и что они собираются с ней сделать.

Он обязательно спросит. Липового Розенталя ли, венценосную ли акслу — безразлично. Он вытрясет из них ответы, прежде чем его убьют. А в том, что его убьют, Скворцов уже не сомневался.

Действо между тем набирало обороты. Венценосная самка раздула гребень, встопорщила светящиеся усики и громко зарокотала горловым мешком. Этот звук подхватили остальные ночные акслы. Рокот нарастал, в нем стал прослеживаться прерывистый ритм. Коньки принялись приплясывать, качая лошадиными головами. На их одинаковых мордах застыла улыбка. Самое отвратительное, что и псевдо-Розенталь начал раскачиваться на осьминожьих своих щупальцах. Правда, на лице его — егерь хорошо это видел — была гримаса страдания.