— Вы чувствуете свое тело. Я это всегда замечаю. Более глубокое понимание никогда не приходит только из мозга. Имеете представление о математике и физике. Хорошо выглядите. Так в чем же проблема?
— Мужчины.
В своем письме к ней я ничего не писала об этих проблемах.
— Что не так с мужчинами?
— Они хрустящие. Как яблоки. Мне трудно оставить их в покое. После этого наступает хаос.
Она села на стул напротив меня.
— Чего вы хотите?
— Я хочу всерьез заниматься физикой. Университет — это дошкольное учреждение, зал ожидания. Я не хочу сидеть в зале ожидания. Я хочу попасть внутрь. Вы находитесь внутри. Я чувствую это. Чувствую это с тех пор, как впервые прочитала ваши статьи. Когда мне было двенадцать, мне показали периодическую систему. Я все сразу поняла. Это была самая счастливая минута в моей жизни. Я поняла, что существуют законы природы. Которые уравновешивают хаос. Я не хочу понимать физику извне. Вы можете помочь войти в нее.
Она накрыла мою руку своей. Тогда я впервые почувствовала то прикосновение, без которого, как я со временем поняла, она не могла говорить с человеком. Оно было не то чтобы дружеским — она изучала меня. И ее пальцы пытались сориентироваться в моей системе.
— Вы пишете, что увлечены теорией групповых полей. Что у вас есть личный опыт. Что вы имеете в виду?
— Я вызываю искренность.
— Что это значит?
— Когда я жду автобус, проходит всего несколько минут, и мужчина, стоящий передо мной в очереди, рассказывает мне о болезни своей жены. В автобусе женщина, сидящая рядом со мной, рассказывает мне о том, как она любит свою собаку. Мальчики, которые выходят на одной остановке со мной, сначала рассказывают мне о том, как они расстроены, что их не взяли в команду высшей лиги. А потом о девушках, в которых влюблены.
Она расстегнула рукав моей рубашки, закатала его, повернула мою руку. Провела пальцами по шрамам.
— Мне всегда хотелось иметь дочь, — сказала она.
Как только она это сказала, она замерла. Это были какие-то совершенно неуместные слова. Как и мой ответ.
— Мне всегда хотелось иметь мать.
Люди, которые сталкиваются с этим впервые, обычно бывают потрясены. Но не она. Потрясение было незначительным. И за ним скрывалось сильное любопытство.
— Это были не мои слова, — сказала она. — И не я закатала вам рукав. Это что-то внутри меня. Отчасти чужое.
Мы посмотрели друг на друга. Она говорила и при этом медленно, интроспективно сканировала свою собственную систему.
— Это похоже на падение. Как будто нас больше не сдерживают условности, которые управляют обычными разговорами. У вас самой есть для этого название?
— Там, где я выросла, это называли эффектом Сюзан.
Она опустила мой рукав и застегнула его.
— У меня вас ждет необычная исследовательская работа. Никаких публикаций. Все результаты конфиденциальны. Деньги выделяются по специальному гранту. Возможно, это уведет в сторону вашу карьеру.
— У меня много шрамов, — сказала я. — Я буду трудным учеником.
Она откинула голову назад и рассмеялась. Ее смех делал всё и всех вокруг нее счастливыми, даже опустевшую аудиторию.
Она встала.
— Вы можете навестить меня на следующей неделе. У меня трое сыновей. Их не трогайте.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Вместе с глубокой искренностью одновременно всегда начинают проявляться контуры будущего. Возможно, и она, и я уже знали, что через полгода я пересплю со всеми ее сыновьями. А еще через год — и с мужем.
Возможно, мы обе знали, что внутри того силового поля, которое возникло теперь между нами, я буду стараться стать немного ближе к ней и уничтожать все, что препятствует этому.
— Подумайте хорошенько, Сюзан. И не сжигайте мосты.
Я ничего не ответила. Не о чем было думать. Пути назад не было. И не потому, что мосты уже были сожжены. Просто в них больше не было нужды.
4
Есть женщины, которые еще за пять лет до беременности точно знают, что у них родятся две девочки и мальчик, которые будут учиться в Международной школе, выучат несколько языков и станут «Лицом года» в две тысячи двадцать седьмом году, будут изучать право, удачно выйдут замуж или женятся и станут членами Совета по этике.
Я знала только то, что у меня будут дети и что я буду готовить для них еду.
Вот это я сейчас и сделала.
Мы едим в молчании. Возможно, это наша последняя совместная трапеза. И тем не менее, почему бы не получить от нее удовольствие?
Я никогда не навязывала семье совместный прием пищи. В те годы, когда близнецы были маленькими и воспринимали всю еду как дозаправку, которую желательно проводить в воздухе, чтобы не прерывать игру и не приземляться, в те годы я ничего от них не требовала и позволяла им подбегать к столу, когда им заблагорассудится, и продолжать свои игры. Думаю, только лет в девять они начали погружаться в сам этот процесс — вот как сейчас.