Нотариусы, ведшие протокол, дрожали от ужаса.
— Увести, — приказал Дьёрдь.
Следующей была Дорка. Вошла, держась за живот, еле передвигая ноги. Одежда на ней была изодрана в лоскуты — судя по всему, миловидную рыжеволосую служанку насиловали. Дорка с трудом говорила разорванным ртом, рассказывала страшные вещи. О том, как Эржебета серебряными щипчиками выдергивала соски служанкам. О том, как кусала девушек. О том, как жгла их свечою между ног…
И стучали топоры, и визжали пилы в замковом дворе…
— Правда ли, что графиня принимала ванны из крови замученных девушек? — спросил кардинал Форгач.
— Увести! — приказал Дьёрдь.
Дальше была Ката. Почему-то на ней не было следов пыток. Она держалась уверенно, говорила громко, обвиняла Эржебету в убийствах:
— Трех девушек госпожа приказала закопать в яме для зерна, в Бечко. Пятерых — под окнами, в замке Шарвар. Двадцать закопаны в Пиштяне, в лесу…
— Сколько всего их было?
— Шесть сотен где-то.
— Ты убивала?
— Нет, добрые господа. Мне было жаль бедняжек.
— Пытала?
— Нет, добрые господа. Я приносила им хлеб и воду, когда графиня приказывала их запирать и морить голодом.
— Быть может, эта стоила того, чтобы ломать себя? — насмехался Черный человек. — Она ведь явно наушница кардинала.
Из глаз Эржебеты текли слезы.
— Ты ведь знаешь, это еще не самое страшное предательство… — сказал Черный человек.
Графиня кивнула, утирая бледные щеки:
— Знаю. Но я не могла иначе.
Дальше выступали свидетели. Десятки свидетелей. Крестьяне, слуги, фрейлины. Рассказывали о том, что происходило в Чахтице, перечисляли имена пропавших, убитых, описывали зверства, творимые Эржебетой. И всякий раз, когда речь заходила о колдовстве, заклинаниях либо купании в крови, Дьёрдь грубо обрывал свидетелей.
— Вы препятствуете следствию! — снова возмутился кардинал Форгач.
— Следствие было проведено, — возразил Дьёрдь. — Оно велось два года. И колдовские деяния графини не подтвердились. Угодно подтвердить — проводите свое, церковное расследование.
Они встали из-за стола, смотрели друг на друга, набычившись — тощий узколицый Форгач и тяжелый, тучный Турзо.
— Вы не боитесь? — шепнул кардинал.
— А вы? — едва слышно ответил Дьёрдь. — Биче далеко от Вены, места здесь глухие, а гайдуки у меня горячие…
Форгач дрогнул, уселся за стол:
— Продолжим…
— А ведь он тебя еще не предал, этот забавный толстяк Дьёрдь Турзо, — смеялся Черный человек. — Как думаешь, предаст?..
И только Агнешки с Пирошкою на суде не было. Дьёрдь три раза выкликал их имена, однако баб так и не удалось найти. Возможно, Заводски мог бы ответить, куда делись старые сплетницы. Быть может, гайдуки могли порассказать много интересного о холмике, который вырос ночью в лесу. Но их никто не спросил, а Дьёрдь приказал нотариусам записать, что служанки на допрос не явились.
Черный человек смеялся.
Суд длился целый день. Наконец Турзо поднялся, объявил:
— Именем его императорского величества, за преступления против христиан, приговариваю: подсудимого Яноша Ужвари — к обезглавливанию и последующему сожжению; подсудимую Йо Илону и подсудимую Дорку Бендеш — к вырыванию пальцев на руках, за пролитую христианскую кровь, и последующему сожжению живьем. Подсудимую Кату Бендеш — за пособничество убийцам и недоносительство к тюремному заключению сроком на десять лет.
— Подсудимую графиню Эржебету Надашди-Батори, — шепотом подсказал кардинал Форгач.
— Эржебета Надашди-Батори не представала перед судом, — так же шепотом возразил Турзо. И уже громко произнес: — Именем его императорского величества и своим, палатина Венгрии, решением, за сокрытие преступлений и недоносительство, приговариваю графиню Эржебету Надашди, урожденную Батори, к вечному изгнанию и заточению в замке Чахтице!
— Я могу так и доложить королю? — ядовито спросил кардинал Форгач, не скрывая разочарования.
— Можете так и доложить его величеству, — эхом повторил Дьёрдь.
Топоры и пилы смолкли. Во дворе был сооружен помост, на который возвели Фицко, Йо Илону и Дорку.
— Вы можете наблюдать за казнью из окна, ваша светлость, — сказал, заглянув в комнату, Заводски. — И… вам понятен приговор? Сразу после казни вы отправляетесь в изгнание.
Эржебета кивнула. Разве в этом приговор? Приговор в том, что она никогда не увидит сына…
— Смотри, — сказал Черный человек, указывая на помост.
Она смотрела. Смотрела, как упирающегося, рыдающего Фицко подтащили к колоде, как палач ударил его по ногам, принуждая опуститься на колени. Как поднимался над шеей горбуна топор, как, хэкнув, опустил его кат и поднял снова, не перерубив позвонки с первого раза. Как дергалось уродливое широкое тело карлика, как била из шеи кровь. Как палач схватил за волосы голову, показал ее людям и швырнул в корзину.
— Смотри, — сказал Черный человек.