Ее высочество Аномалия

Размашисто шагая по дворцу и задевая черно-алыми «крыльями» плаща особо любопытные носы, Роне мысленно просил Хисса: пусть сегодня все получится. Хватит глупой вражды и непонимания. Дюбрайн нужен ему, он нужен Дюбрайну, и им совершенно нечего делить!

От группы сгорающих от любопытства, но не решающихся зайти в галерею Масок придворных Роне отмахнулся. И хмыкнул про себя: а Магбезопасность тоже не рассчитывает силы. Вряд ли Дюбрайн хотел наложить на дверь в галерею отворот третьего порядка, когда хватило бы и пятого. Ладно. С кем не бывает?

Небрежно смахнув большую часть отворота, чтобы оставшегося хватило на несколько минут, Роне все же на секунду остановился под дверью. Из-за нее доносились голоса.

— …дело чести, Шампур!

— Струсили?

— Плаха за компанию — это слишком!

Роне усмехнулся. Еще немного, и дуэль состоится, но с другими участниками. Вот идиоты! Ладно — подраться под ментальным воздействием, но добровольно, в здравом уме? Они же бездарные, а не безмозглые! Идиоты.

Распахнув дверь, Роне обвел сиятельных шеров тяжелым взглядом. Ментальное воздействие пятого уровня, с них хватит.

Сишеры предсказуемо заткнулись и поклонились. Шампур — не так низко, как требовал этикет, остальные же не стали рисковать, навлекая неудовольствие темного шера, и добросовестно подмели шляпами пол.

— Светлого дня, темный шер, — вразнобой поприветствовали его.

Роне уже был готов ответить тем же, но что-то странное в галерее привлекло его внимание. Изменение магического фона?.. В пределах нормы, здесь только что был Дюбрайн, это могут быть следы его воздействия: свет, воздух, разум. Но что-то еще…

На мгновение забыв о графе Сильво и его дружках, Роне внимательно прощупал галерею — и чуть не выругался вслух от внезапной боли в груди. Резкой, обжигающей, как кислота.

Зефрида! Здесь была мертвая королева!

Ее силуэт на портрете изменился. Совсем немного — лишь чуть иной поворот головы, чуть меньше улыбки, и взгляд сместился. Не заметишь, если не знаешь этот портрет лучше, чем собственное отражение в зеркале. И магический фон изменился сильнее, чем от одного только Дюбрайна.

Она была здесь.

«Зефрида?» — мысленно позвал Роне.

Никто не откликнулся, лишь Шампур едва заметно вздрогнул. Наплевав на его ментальные амулеты — пусть нажалуется Альгредо, подумаешь, еще одна паршивая бумажка! — Роне взломал его память и увидел… Да. То, на что надеялся — или чего опасался. Проклятье!

— Вон, — почти не разжимая губ, велел Роне.

— Какого… — начал было возмущаться Шампур, но дружки не позволили ему снова полезть на рожон, с двух сторон подхватили под руки и вытащили из галереи.

Звука закрывающейся двери Роне не слышал. Он уже был там, в мире воспоминаний, призраков и потерь.

— Зефрида? Ты здесь, я знаю! Иди сюда, Зефрида!

Тоска, пустота. Зеркала мутны, портреты мертвы.

— Зефрида, поговори со мной!

Мысленный крик Рональда наверняка услышали все, обладающие хоть каплей дара. Но ему было наплевать на все, кроме собственной боли. Оставив тело стоять перед портретом Тодора с женой, он чистой стихией метался по галерее, шарил по всему Риль Суардису в поисках сбежавшей королевы.

Тщетно. Башня Заката оставалась запертой наглухо, королевы нигде не было, лишь на паркете галереи голубым туманом светились следы — совсем недавно она танцевала. Она танцевала! Не с ним! С ублюдком Дюбрайном! Она опять предпочла не Роне!

Темное, жгучее пламя выло и билось, требовало: сжечь! Сровнять с землей проклятый дворец! Распять ублюдка на алтаре, вырвать из его глаз отражение ее улыбки, содрать с кожей ее прикосновение, вместе со слухом отнять звук ее голоса…

«Спокойно. Умна сон-н-н, — остатки рассудка еле удерживали готовую вырваться огненную бурю. — Все не так. Все изменилось. Я давно не люблю ее!»

Огонь и смерть, разметавшиеся по всем дворцу, резонировали чистыми обертонами ненависти и боли: «Не люблю, не люблю!»

«Умна сон-н-н…» — пели зеркала, успокаивая Роне.

«Умна сон-н-н…» — Ожившие портреты королей и магов смотрели на него, напоминая о вечной Тьме за краем и о цене ошибки.

Зажмурившись, Роне повторил вслух:

— Умна сон-н-н, — и ощутил, как буря отступает, ложится вокруг пеплом.

И что сам он — пепел. В точности, как много лет назад.

Не сейчас. Все это было много лет назад. Успокойся, Роне. Ты больше не любишь ее. Пора забыть. Отпустить.

Если бы это было так просто!

— Ты могла бы просто поговорить со мной, — хрипло прошептал он, садясь на пол и снова глядя на портрет. — Ты все еще думаешь, что я — чудовище? Но видишь, я никого не убил. Даже твой муж до сих пор жив. Твой муж и твои дети… помнишь, я обещал тебе?

Обещания и воспоминания — все, что у него осталось. Жалкие и драгоценные крупицы прошлого. То, что держит его здесь. То, что заставляет болеть сердце, которого у него нет. Ведь у чудовищ не бывает сердца.

И сейчас, вглядываясь в мертвый портрет, он видел живое прошлое. То, что берег и хранил все эти годы.