Её вишенка (ЛП)

— Возьми себе тарелку и посиди со мной. Я не собираюсь ужинать, пока ты стоишь и смотришь на меня.

— Ты мог бы отправить меня домой. Ты хотел, чтобы я была твоим поваром, и я готовила. Разве нет? — она криво улыбнулась мне.

Ее тон сказал мне, что на самом деле она не хочет, чтобы я отправил ее домой. Было бы правильней назвать ее лгуньей, но я не смог удержаться, чтобы не клюнуть на ее приманку и не подыграть ей.

— Откуда мне знать, что она не отравлена, если ты тоже не поешь?

Девушка схватила кусочек курицы и принялась жевать.

— Удовлетворен? — она подняла брови.

— А что, если я просто признаюсь, что хотел бы потусоваться с тобой?

— Это был бы лучший подход, — согласилась Хейли.

В ее улыбке было что-то застенчивое, что мне очень понравилось. Некоторые женщины улыбались так, словно знали, что они гиперсексуальные. Люди всю жизнь говорили им, что они прекрасны. Но еще были улыбки — как у Хейли — застенчивые и почти извиняющиеся. Мгновение она была открытой и искренней, без всяких оговорок, но потом словно начала сомневаться в себе. Я почти поверил, что она была достаточно сумасшедшей, чтобы отрицать свою потрясающую красоту и идеальность своей очаровательной улыбки.

Когда я впервые встретил ее, то увидел в ней вызов. Она была девственницей, а это означало, что у нее было что-то, что я мог взять. Что-то, что она не отдавала никому все это время. Клептоман во мне был крайне заинтересован.

Каждая минута, проведенная с ней, заставляла меня задуматься, а не упустил ли я с ней настоящий приз. Она не была женщиной, которую я хотел затащить в свою постель и пойти дальше. То, что я сказал Брюсу о поисках постоянства, вероятно, даже не было оговоркой. Хейли была настоящей. Она не целовала мои ноги лишь за то, что я сексуальный. Ее, казалось, не волновало, что я набит деньгами. Черт, да она пыталась оттолкнуть меня половину времени нашего знакомства.

Она была другой.

* * *

Когда мы закончили ужинать, солнце уже село. Разговор между нами прошел на удивление легко, но как только наши тарелки опустели, в воздухе повисло новое ожидание. Тяжесть недомолвок на корню душила все легкие слова и улыбки. Между нами возникло глубокое неловкое молчание.

— Мне пора, — наконец, произнесла Хейли.

— Ты можешь остаться, — предложил я. Больше я не стал ничего объяснять. Я не пытался давить или отказываться от своих слов. Я просто оставил все в воздухе в подвешенном состоянии. Я, не отрываясь, следил за ее глазами.

— Я не могу, — покачала головой она. — Но сегодня мне понравилось. Действительно.

Я слегка улыбнулся. Я бы не отказался, если бы она захотела остаться. И если бы она осталась, я бы, скорее всего, затащил ее к себе в постель. С добрыми намерениями или нет, я был всего лишь мужчиной. Но часть меня была рада, что у нее хватило мужества сказать «нет». Почему-то мне казалось, что если бы она действительно позволила мне сегодня переспать с ней, то все закончилось бы так же, как и со всеми другими женщинами.

Провожая ее до лифта, я плавно стащил шпильку с ее волос. Хейли, казалось, не заметила, просто заправила выбившиеся волосы за ухо и улыбнулась, глядя на меня снизу вверх.

— Завтра в это же время? — спросила она.

— В то же время.

* * *

Я откинулся в кресле за своим столом в «Галлеоне». Мои родители вошли в комнату и сели напротив меня. Как обычно, отец ввалился в мой кабинет с таким видом, словно он сделал что-то впечатляющее в своей жизни. И это помимо того, что у него был бунтарский талант засорять туалеты, куда бы он ни пошел… и это даже не преувеличение.

Он подтянул штаны и с удовлетворенным вздохом опустился в кресло напротив меня. У моей мамы, по крайней мере, хватило такта сделать вид, что она знает их место в этом мире. Эти двое жили как пиявки. Как только они поняли, что мы с Брюсом стали для них потенциальными давателями денег, они бросили работать. Теперь их единственным занятием стали ежемесячные попытки выжать из нас немного средств.

Обычно Брюс говорил им, чтобы они отвалили. А я? Вероятно, я питал к ним слабость. Разбогатев, я стал циником — весь мир превратился для меня в адское место. Я видел жадных до денег людей, куда бы ни посмотрел. Люди, которые желали видеть во мне только Мистера Миллионера. Мои же родители знали меня и раньше.

Да, они, казалось, заходили лишь тогда, когда им нужны были доллары. Но, по крайней мере, они пытались что-то сделать со своей жизнью. Ну, почти. Если быть честным, я считал, что мой отец, вероятнее всего, проиграл большую часть денег, а остальное потратил на тупое дерьмо. Наверное, в этом не было особого смысла, но я всегда выписывал им чек, когда они этого хотели. Если только не был в плохом настроении.

Во всяком случае, удовлетворить их просьбу было намного легче, чем бороться с ними. Единственной моей заботой было убедиться, что они, по крайней мере, чувствуют, что им нужно много «работать», чтобы убедить меня заплатить им.