— Не стала бы я ЭТО называть веником. Он этого не достоин!
— Его прислал Вайтман!! — сквозь зубы процедила я — А значит, отправится туда же, куда я уже отправила и его хозяина!!
— Куда?!! — в один голос вскричали подруги.
Я скривилась.
— В мусорное ведро! — отрезала я.
— Да ты что, с ума сошла?!! — воскликнула Дашка и потянулась за букетом, чтобы забрать его у меня — Отдай сейчас же мне!!
— Зачем? — удивилась я ее напору и, сдавшись, отдала ей букет.
— А ты как думаешь? В воду поставлю, буду любоваться?! — проговорила я — Завтра, когда он придет к университету…
— Меня там не застанет!! — резко перебила я ее.
Дашка покачала головой.
— А вот и нет! Застанет! Еще как застанет!!
Все мое существо воспротивилось этому ее заявлению. Глаза широко раскрылись, губы приоткрылись, собираясь высказать все, что я думаю по этому поводу, тело напряглось и встало в стойку.
— Я не…
— Ну, сама подумай, — перебила меня Дашка, — кто же еще отхлестает его по смазливой физиономии его же собственным… «веником»?!!
Почти всю дорогу до Питера я чертыхался в голос. Руль я сжимал так, что белели костяшки пальцев, а на сиденье ерзал так, словно на него насыпали острого перца. Мне с трудом удавалось управлять собственным телом, готовым тот час же выскочить их машины, чтобы не попасть в аварию.
С каждой минутой, приближавшей меня к Питеру и отдалявшей от Москвы, я мрачнел все больше.
А несшиеся навстречу мне машины еще больше меня нервировали. Они ехали в сторону Москвы, а я гнал со всей дури в противоположную сторону — в Санкт-Петербург!
Я находился в состоянии, граничившем с диким безрассудством, с каждым километром все явнее ощущая желание врезаться в первый же попавшийся мне на пути столб, чтобы прекратить эти пытки.
Хотелось послать все к черту, наплевать на то, что обещал брату быть в северной столице сегодня, развернуться и помчаться назад.
Катя…
При воспоминании о ней меня охватывала какая-то непонятная мне волна нервной дрожи. Даже сердце начинало биться сильнее!
Ее удивительные глаза сверкают, как молнии, блистая изумрудами, и губы, такие восхитительно-пленительные алые губки, словно приглашают к поцелую… Легкий румянец, застывший на щеках.
Почему он мне так нравится? Я ведь терпеть не могу, когда женщины краснеют! Мне кажется, что таким образом они не проявляют смущение, а скрывают ложь. Но не Катя. Она не лжет. Она действительно смущается.
Но ее щечки покрываются румянцем не только тогда, когда она краснеет, но и тогда, когда она злится. Злится на меня! Как сейчас. Я был уверен, что она уже успела проклясть меня раз сто за этот день. И проклянет еще раз двести до того момента, пока мы с ней встретимся.
Мне нельзя было ехать в Питер сегодня! Это просто категорически запрещалось делать именно сегодня. Я должен был остаться в Москве. Должен был приехать к Кате и поговорить с ней.
Я внутренне чувствовал, что мне просто жизненно необходимо с ней встретиться. И не завтра, не через пару часов, — а сейчас. Немедленно!!! Я остро нуждался в том, чтобы ВСЕ объяснить. Или хотя бы попытаться это сделать. Ведь Катя может и не простить
Мой взгляд оторвался от дороги и упал на газету, брошенную на сиденье рядом со мной. Черт, зачем я только ее здесь положил?! Зрачки зло сощурились, брови сошлись на переносице. Я вновь чертыхнулся сквозь плотно сжатые губы.
Известная российская газета. Первая полоса. Огромными буквами, которые не увидит только слепой, написано:
Черт бы побрал этих пронырливых журналюг!!! Как, ради всего святого, они обо всем узнали?! Никто, кроме вездесущей Варшавиной, этого не знал!! Но если она поспособствовала тому, чтобы эта статья появилась в газете… Даже и не знаю, что я с ней сделаю.
Я пытался вспомнить, что именно я говорил ей тогда в ресторане. О чем мы с ней разговаривали? Что она спрашивала, что я ей отвечал?! В голове лишь каша. Все словно в тумане. Но даже сквозь этот туман я мог со стопроцентной уверенностью заявить, что не сказал ни слова о невесте!!! С чего Варшавина взяла, что Катя — моя невеста?! Словно я первый раз в своей жизни привел девушку в ресторан!!! Словно Катя первая…
Беспорядочный поток мыслей внезапно разрезал оглушающий крик сознания.
Да, Катя первая! Первая среди девушек, которых добиваешься ты, а не наоборот.
И эта девушка-первопроходец сейчас занимала все мои мысли больше, чем любая другая, с которыми я встречался до нее. С красавицами-моделями, с известными светскими львицами, с именитыми актрисами и прославленными поп-звездами. Да что там все эти пустышки?! Она волновала меня даже больше, чем предстоящий разговор с семьей! Очень серьезный, между прочим, разговор с семьей! Разговор о самой Кате. Какая ирония!!! Даже смешно. Если бы не было так чертовски плохо!
Я не мог отделаться от ощущения, что сделал что-то не так. Что Катя не поймет записки, не обрадуется цветам, что при встрече попытается разорвать меня в клочья!!
Но что я написал не так? Чего она может не понять?