Ее последний круиз

Вместо ответа он еще раз заехал мне кулаком по спине. Причем со всей силы. И тут же охнул, ударившись о крепления бронежилета. Упустить такой момент я, конечно, не могла. Тем более, что обшитые стразами и бриллиантиками купальники представляли собой отличную пращу. Прижав в темноте цыплячье горло противника, я изо всех сил лупила его китчевым произведением искусства.

— Что ты делаешь? — полузадушенно хрипел он. — Это же бриллианты!

— Сейчас ты у меня их сожрешь, если не скажешь, где моя дочь, выродок! — я была как разгневанная волчица, борющаяся за своих детенышей. Но к нам уже бежали полицейские. Меня с трудом оторвали от Адольфа (это был он), и отвели в сторону. И тут я зарыдала в голос.

— Успокойся, Валерия, с ней все в порядке! — гладил меня по волосам молоденький полицейский.

А Дашка уже мчалась мне навстречу.

* * *

Денис не появлялся пару недель. И, честно говоря, мне было не до него.

Приближался день моего рождения. Как-то сидя утром перед столиком с трюмо, я критически рассматривала себя в зеркало: стоит или не стоит устраивать сабантуй. Все равно придут и поздравят. Вот только с чем? Мало хорошего в том, что я стала старше на год, что на правом виске появилось два предательских седых волоска и джинсы стали тесны в поясе. Нет, с этим пережитком надо бороться! А что считать пережитком? Себя, празднование эфемерной даты или складку на животе?

Так и не решив, я взяла сумку и поплелась в русский магазин закупаться. Мне нужен был азербайджанский гранатовый сок «нар-шараб» к праздничному мясу, а где его взять в Израиле, как не в русском магазине, аккурат между украинскими галушками и сибирскими пельменями?

Вернулась я с набитыми сумками, прикупив по дороге массу деликатесов, хотя все мои гости сидят на диете, а дочка стала настоящей израильтянкой и к селедке под шубой не притронется ни за какие коврижки. Уже подходя к подъезду, я услышала нетерпеливый сигнал клаксона.

— Лера! Ты что, не слышишь?

Повернувшись на крик, я увидела моего Дениса, машущего мне рукой из окна серебристо-серого «Фольксвагена-Пассат».

— У меня сумки! — крикнула я в ответ.

Он вышел из машины, подхватил пакеты и внес их в дом.

— Какими судьбами? — спросила я, устало опускаясь в кресло. — На работе машину новую дали?

— Нет, это не рабочая, это я купил, — широко улыбаясь, ответил он мне.

Я с интересом уставилась на него. Только недавно мой ненаглядный стонал о падении индекса, крахе рынка ценных бумаг, увольнении тысячи высококлассных специалистов с одной известной фирмы по высоким технологиям. И на тебе! Покупает машину, которая стоит ох как недешево… Но я никогда не считала деньги в чужом кармане, пусть даже это карман любимого.

— Только вот одна проблема… — задумчиво произнес Денис, — глядя на меня честными-пречестными глазами. — Ленточку атласную не успел купить.

— Какую ленточку?

— Чтоб машину перевязать и бантик на крыше соорудить, — и, видя, что я ничего не понимаю, обнял меня и гаркнул прямо в ухо. — Это же тебе подарок! На день рождения! Поздравляю!

Через минуту я уже была около машины. Сидеть, включать, вести эту красавицу было верхом наслаждения. Отъехав за пределы города я свернула на небольшую пустую стоянку, откинула немного спинку кресла, и предложила моему спутнику:

— А теперь рассказывай!

И вот что я услышала…

Глава крупной фабрики по производству мороженого Этгар Шуман каждую зиму терпел большие убытки. Продажа мороженого снижалась в три-четыре раза, и никакие ухищрения не могли заставить израильтян, подобно москвичам и крепким сибирякам, есть мороженое мокрой промозглой зимой, сидя у электрического обогревателя. Положение не спасал и магазин его жены, который Шуман приобрел ей только для того, чтобы благоверная нашла себя хоть какое занятие и не лезла к нему с докучливыми предложениями. Бывшая театральная костюмерша, возомнившая себя мастером-модельером, уже не привлекала стареющего бонвивана, и он находил утешение в кругу манекенщиц и начинающих актрис. Но на актрис нужны были деньги. А их, особенно зимой, очень не хватало. В смысле, денег, а не актрис…

И тогда Шуман взял подряд на алмазной бирже у местного воротилы Исмаилова. Тот расширял производство ограненных алмазов, и ему нужны были свободные капиталы. Исмаилов со своим компаньоном зарабатывали только на безжалостном использовании труда своих наемных рабочих, причем на восемьдесят процентов выходцев из России и республик бывшего Союза.

Шуман активно занялся делом, и вскоре ему стало понятно, что удержаться на рынке, имеющем многолетнюю традицию, практически невозможно. Даже несмотря на то, что Исмаилов с Шуманом платили своим рабочим по самым низким расценкам, и даже выбрасывали людей на улицу, если находили кого-то, готового выполнять ту же работу на 20–25 центов за карат дешевле. Шуман перевел своих рабочих в Ашкелон, и в одном из цехов фабрики мороженого установили гранильное оборудование. И все это для того, чтобы рабочие не знали, сколько платят за работу в центре страны.