Единорог

— Питер, — тихо сказала она. Эффингэм никогда не слышал, чтобы она произносила это имя, и оно резко прозвенело и заглохло в притихшей комнате. — Питер приезжает сюда. Через несколько дней. Это правда, Джералд?

— Да, правда, Ханна. Хочешь посмотреть телеграмму?

Она раздраженно встряхнула головой, сбросила руку Мэриан, которую та с сочувствием положила ей на плечо, и снова произнесла:

— Питер, — как будто пытаясь привыкнуть к этому звуку. А затем: — Это невозможно. Это действительно правда, Джералд?

— Действительно правда. Сядь, Ханна. Выпей виски.

— Я уже достаточно выпила, — пробормотала она, повернулась к окну и выглянула. Все они смотрели на ее фигуру, полностью отделенную от них. В комнате воцарилось молчание.

Наконец, откашлявшись, Алиса сказала:

— Извините, боюсь, нам пора уезжать. Нам с Эффи лучше уйти. Пойдем, Эффи.

Быстрым движением она поставила его на ноги. Ханна, повернувшись, взмолилась:

— Не уходи, Эффингэм, пожалуйста.

Алиса уверенно и твердо заявила:

— Он пьян. Ему лучше выспаться. Я привезу его назад, когда он протрезвеет. Пошли, Эффи, поднимай свои большие ноги. — Она стала подталкивать его к двери.

— Эффингэм, пожалуйста, останься здесь, пожалуйста…

— Я же сказала, я привезу его назад.

— Это происходит совершенно автоматически, — сказал Эффингэм Скоттоу.

Эффингэм нетвердо спускался по ступеням, держась за руку Алисы. Дневной свет резал ему глаза. Когда он выходил через стеклянные двери, то услышал позади себя в глубине дома звук. Это было его собственное имя, переросшее затем в пронзительный крик. Он сел в «остин» и уснул.

Глава 22

— Эффингэм! Эффингэм!

Они кричали и звали снова и снова. Некоторое время он лениво прислушивался. Голоса доносились откуда-то издалека, через темное болото. Он повернулся и снова погрузился во тьму.

— Эффингэм!

«Я не проснусь», — подумал он. — «Через минуту наступит тишина». Но теперь кто-то грубо тряс его за плечо. Он что-то протестующе пробормотал и приоткрыл глаза. Была ночь, и неяркая лампа горела рядом на столике. На кровати сидел Макс.

— Я так долго пытался разбудить тебя.

Большое тяжелое тело старика, внезапно оказавшегося так близко, выглядело угрожающе. Эффингэм отпрянул в глубь постели. Произошло нечто ужасное, но он сейчас не мог вспомнить, что именно. Глаза его снова закрылись.

Макс опять встряхнул его, жестко впившись пальцами в плечо.

— Больно, — обиженно пробормотал Эффингэм. Он никогда не любил рук Макса, боялся их. У него отчаянно болели голова и ноги. Он припомнил ночь на болоте и, более смутно, утро в Гэйзе. Питер Крен-Смит приезжает домой.

— Сколько времени, Макс?

— Поздно, поздно, Эффингэм. Уже почти одиннадцать.

— Я так долго спал? Как я добрался сюда?

— Ты уснул в машине. Мы с Алисой уложили тебя в постель. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно! — Сейчас было слишком поздно отправляться в Гэйз, все уже наверняка в постелях. Эта мысль успокаивала. Что бы ни происходило, теперь ничего не должно случиться. Сейчас он не в состоянии был что-либо сделать. Сон опять овладел им — огромные облака и кольца сна, как теплый туман.

— Проснись, Эффингэм. Пора вставать.

Эффингэм испытывал слабость, изнеможение, жалость к себе, но в постели чувствовал себя в безопасности. Тьма притаилась за спиной у Макса, густая и тяжелая, полная странных запахов. Он сказал:

— У меня болят ноги, и сейчас нет смысла вставать. — Сон, сладкое забвение, еще не оставил его и продолжал охватывать половину сознания.

— Ради Бога, Макс, дай мне еще поспать.

— Нет. Мне не следовало позволять тебе спать так долго. Ты должен сейчас же встать, Эффингэм. О, почему ты напился именно в этот день!

— Это не моя вина! Разве Алиса не рассказала тебе, что произошло? Во всяком случае я не могу ехать сейчас в Гэйз, слишком поздно.

Питер Крен-Смит возвращается. Это ужасный и в то же время совершенно непостижимый факт. Действия Питера, казалось, принадлежат к какому-то другому измерению бытия. Несомненно, завтра он поедет в Гэйз и найдет все неизменившимся. Ханна поведет себя правильно. Она все стерпит, примет плохие новости и сделает так, как будто их не существует. В душе она будет страдать из-за Питера, как всегда, но внешне этого не выдаст.

— Ты должен тотчас же поехать туда, Эффингэм. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь сегодня спит в замке и что все на своем месте? Одному Богу известно, что сегодня произошло. Ты должен вернуться туда.

Эффингэм лежал неподвижно и смотрел на огромную тень Макса, распростертую на стене и потолке. Только пусть это будет завтра, пусть это будет при дневном свете. Все его существо противилось мысли о ночном приезде в Гэйз. Он всегда боялся насилия, таившегося за легендой о спящей красавице. Оно нависло над образом Ханны, словно какая-то темная материя, различимая, но неподвижная. Теперь он ужасно боялся обнаружить, что задний план сцены внезапно ожил, наполнился движением и лицами. А больше всего он опасался найти Ханну испуганной. Он вдруг вспомнил крик, пронесшийся по дому, когда он выходил из дверей. Он резко сел.