Единая параллель

Солнце набрало полдень. Разомлела тайга, упарилась, сонливо притихла, придавленная густым и сладким духом испарений. Поникли лепестки шиповника, свесились желтые пуговки «жарков». Только по-прежнему бодро таращились на солнце голубые цикорки; гордо пламенели на скалах лозинки чагыр-чая, да торчали в траве ядовитые метелки чемерицы.

За поворотом, на опушке кедрача, Гошка увидел легкую телегу-ходки, подальше пощипывал траву гривастый вороной Казбек — выездной жеребец начальства. Под старым разлапистым кедром висели на сучьях какие-то сумки и охотничья двустволка — надо полагать, это и было место пикника. Неужто и вправду пьют водку в такую жарищу? Обалдеть можно…

Впрочем, людей не видно. Может, спят или по косогору шастают. Правда, сейчас в тайге ничего не найдешь: ни ягод, ни грибов, ни дичи — макушка лета. Да ведь городской народ шебутной, бестолковый — им бы лишь траву топтать, и то радость.

Гошка тронул поводья, решил проехать мимо, но тут заржал Казбек — злобно, с угрожающим вызовом, — почуял на дороге мерина. Тотчас же из кедрового подлеска вышли двое: инженер Шилов в ослепительно белой рубашке и завкон Корытин в майке. Гошка впервые видел его раздетым и присвистнул от удивления — до того волосатый был завкон, казалось, голубую майку нацепили на черного недостриженого барана!

Завкон заметно пошатывался, а Шилов выглядел свежее, но тоже под хорошим «газом». Оба откровенно обрадовались, увидев верхового. «Наверно, обрыдло пить-то на пару. Осточертело», — подумал Гошка.

Корытин жмурился, крутил лохматой башкой и все таращился на Кумека (на Гошку он и не поглядел).

— Что-то я не узнаю… никак не признаю эту лошадину. Кто такая? Чья?

— Моя, — сказал Гошка. — Законно закрепленная.

— А, это ты, брандахлыст?! — удивился завкон, увидав на коне Гошку, — Ну слезай, выпьем по одной, хоть ты и стервец отпетый. — И пошел в кедрач наливать стаканы.

Этим временем инженер Шилов обошел вокруг Кумека, попытался потрепать его за гриву, однако мерин норовисто дернулся и едва не цапнул начальника за руку.

— Ты кто? Гонец? — спросил Шилов.

— Нет, я проезжий, — сказал Гошка. — Еду на Старое Зимовье.

— Ну все равно слезай, — приказал начальник. — Хочу выпить с русским человеком. Немцы для этого не годятся — слабы. Вон он валяется под кустом. Облевался и дрыхнет. Юберменш задрыганный.

Гошка слез с коня, отвел его в тень под деревья, но разгружать, снимать торбы не стал — он не собирался здесь задерживаться. Опрокинул стакан — и дальше. Да и опасно с начальством якшаться, не то потом придется жалеть. Дело известное.

Подошел Корытин с тремя полными стаканами: один нес в левой руке, два в правой, ухватив за стенки, опустив прямо в водку грязные пальцы. Гошка, однако, не побрезговал, наоборот, одобрительно подумал: начальство, а насчет водки шурует по-простецки, по-мужицкому обиходу.

— Ну как там лошади? — спросил Корытин. — Еще не все подохли?

— Лошади целехоньки, хоть вы их и похоронили, — сказал Гошка и выставил вперед ногу, эдак подрыгал ею солидно, — Живут и здравствуют лошади. На зло врагам революции.

У Корытина аж челюсть отвисла, а рука со стаканом задрожала, стала медленно опускаться вниз. «Врезал я ему! — удовлетворенно ухмыльнулся Гошка. — Даже язык вывалил. Знай наших, хвастун! Вот ты как раз и есть брандахлыст. Самый настоящий».

— Как так?.. Они же больные были. Поголовно.

— А вот так, — сказал Гошка, обращаясь на этот раз к начальнику, — Не было у них никакого сапа, товарищ Шилов. Такие получаются пироги-коврижки.

В отличие от Корытина инженер Шилов спокойно, трезво смотрел на Гошку, и в глазах его виделась одобрительность, может быть, даже сдержанное восхищение.

Вообще, симпатичным мужиком выглядел этот инженер: осанистость, крепкая поджарость в фигуре, красивые седые виски и снежно-белая рубашка на фоне темно-зеленого лапника. «Кто ему так здорово стирает рубашки, уж не та ли толстуха? Шик да блеск, одно слово — начальство».

И еще нравились Гошке красные полосатые подтяжки-помочи с никелированными зацепками: левой рукой инженер постоянно держался за них, поигрывал, пощелкивал большим пальцем.

— Значит, через недельку лошади вернутся в карьер? — приятным тенорком спросил начальник, звучно щелкнув подтяжкой, — Так тебя понимать?

— Ну дней через десять, — сказал Гошка, — Это уж точно.

— Превосходно! — воскликнул Шилов и задумчиво посмотрел на стакан с водкой, который держал в руке. Потом полуобернулся к завкону: — А ты как считаешь, Евсей Исаевич?

— Здорово, черт меня побери! — обрадованно заржал Корытин. — Это ж нам просто повезло. Вот за что надо пить, едрит твои салазки! Чокнемся, товарищи! Вперед, за правое дело!

Выпили. Только по-разному: Гошка хлобыстнул одним махом весь стакан, Корытин — половину, а начальник только пригубил, да и то — сплюнул. Видно, нутро у человека не держит лишнего. Знает меру. Когда закусили копченым окороком и солеными огурцами, инженер Шилов обратился к Гошке, очень уж начальственно, подчеркнуто важно вздернув голову:

— Как твоя фамилия?

— Полторанин, — несколько удивился Гошка, — Георгий Митрофанович.