По достиг к тому времени вершины прижизненной славы. «Ворон» был у всех на устах, а «война с Лонгфелло» — в центре всеобщего внимания. Будучи рецензентом «Бродвей джорнэл», он сделался театральным завсегдатаем. На одном из представлений какой-то актер, узнав среди зрителей По, в самом драматическом месте добавил к тексту своей роли знаменитую строчку из «Ворона» — «Никогда, о, никогда». Услышав ее, «весь зал содрогнулся, охваченный глубочайшим волнением». Трудно найти более убедительное свидетельство огромной силы воздействия, которое стихотворение производило на публику. Позднее По рассказывал об этом случае «без тени тщеславия, с широко открытыми, устремленными в неведомое глазами, точно скорбное эхо тех слов звучало в нем не умолкая».
Дела По в редакции «Бродвей джорнэл» шли совсем не гладко. Бриггс испытывал финансовые затруднения и был, кажется, шокирован флиртом По с миссис Осгуд, о котором уже заговорили в местных литературных салонах; похоже, что в сплетнях, распространяемых Грисвольдом о «леди из Саратоги», была изрядная доля правды. Однако куда больше его скандализировали заявления самого мистера По, который не верил в реформы, считал Библию вздором и был одержим маниакальной ненавистью к плагиаторам. Но что самое ужасное, он вступил в сговор с другим партнером, Джоном Биско, и явно намеревался продолжить вместе с упомянутым джентльменом издание «Джорнэла», когда сам Бриггс — а все шло к этому — выйдет из числа пайщиков. Иными и не могли быть чувства человека заурядного и лишенного воображения, которого неприятно поражали суждения изверившегося гения. Бриггсу нелегко было стерпеть высокомерное поведение По в редакции, но еще больше раздражало его благоговение, которое испытывали перед поэтом все, кто служил в журнале, даже мальчишки-рассыльные. И совсем уже немыслимыми казались его атеистические настроения, в те дни столь необычные, что их впору было принять за безумие. Да и то, что на страницах «Бродвей джорнэл» По оскорблял друзей Бриггса, вынужденного оплачивать его критические эскапады из своего тощего кошелька, не могло не возмущать главного владельца и издателя. Он хотел даже исключить упоминание По в числе редакторов журнала, однако ему сообщили, что тот скоро собирается уехать в деревню, чтобы заняться сочинительством, и Бриггс сможет вести дела как сочтет нужным.
И к тому же По действительно брал на себя большую часть работы. Из-под его пера продолжали течь статьи и заметки на самые разнообразные темы — о мощении улиц, тайнах тюремных застенков, анастатической полиграфии, стихотворениях Хирста и трагедиях Софокла и бог весть о чем еще, не говоря уже о бесчисленных рецензиях, не оставлявших без внимания буквально ни одной сколько-нибудь примечательной публикации. 4 мая По пишет Томасу:
«В надежде, что ты пока не совсем махнул на меня рукой, решив, что я отправился в Техас или куда-нибудь еще, сажусь за стол, чтобы написать тебе несколько слов… Случилось так, что в недавно охватившем меня приступе усердия я взялся за столько дел сразу, что до сих пор не могу с ними разделаться. В последние три или четыре месяца работал по четырнадцать-пятнадцать часов в день — без всякого отдыха. Только теперь я понял, что такое рабство.
И все же, Томас, денег у меня не прибавилось. Сейчас я не богаче, чем был в самые скудные времена, — разве что надеждами, но их в оборот не пустишь. Я стал совладельцем из одной трети журнала «Бродвей джорнэл» и за все, что пишу для него, получаю ровно на столько же меньше. Однако в конечном счете все должно окупиться — по крайней мере, на это есть основания рассчитывать…»
Помимо всего прочего, он принимал гостей, бывал в литературных салонах и постоянно ухаживал за миссис Осгуд. Еще он позировал для портрета ее мужу, готовил к изданию антологию «Литературная Америка» и полное собрание своих стихотворений, переписывался с Чиверсом и Хорном, отвечал на письма с вопросами о «Вороне» и часто, слишком часто ездил развлекаться в город.
В мае По переехал с семьей на Бродвей, в старый дом, знавший лучшие дни в ту пору, когда им владел какой-то богатый коммерсант, а теперь отданный внаем. Они, поселились в комнате на третьем этаже, выходившей окнами во двор. Переехать на новое место их вынудила усилившаяся бедность. Именно здесь По посетил Лоуэлл, возвращавшийся домой из Филадельфии, где он задержался во время свадебного путешествия и провел несколько месяцев, сотрудничая в журнале «Пенсильвания фримен» и живя в том же пансионе на Арч-стрит, в котором когда-то останавливался По. Лоуэлл с женой покинули Филадельфию в конце мая и, проехав в экипаже через весь Честерский округ, прибыли в Нью-Йорк, чтобы увидеться с По. К сожалению, более неудачного времени для визита нельзя было и придумать.