— Мда, парнишка, подгадал ты мне под руку. Я думал — смерть моя пришла. Сто лет так не смеялся. — Оглобля вроде как успокоился, хотя глаза еще слезились и его нет-нет, да пробивало на икоту. — Хочешь за это сапоги сошью, как у герцога Крайвенского?
— А сшей! Только, как у герцога не надо. А сшей лучше по моему рисунку. — Ольт по привычке кинул взгляд вокруг, ища какую-нибудь плоскость. Не найдя искомого, кинулся к старому холодному кострищу и, достав оттуда уголек, стал рисовать прямо на столе.
— Вот, это называется подошва, это каблук, так здесь у нас — голенище, а вот тут носок… Блин! Подметку забыл. Вот это надо вырезать из самой толстой кожи, какую найдешь, и лучше ее сложить в несколько слоев… А вот это можно сделать из войлока. А здесь пойдет тонкая кожа, но не слишком, что бы стояла, но не сгибалась…
Оглобля заинтересовался рисунком и внимательно следил за рукой Ольта.
— А вот тут у тебя что? А это как будет держаться?
Оба увлеклись. Один вспоминая обыкновенный кирзовый сапог, а второй узнавая что-то новое и до сих пор невиданное. Вьюн тихо сидел сбоку и не вмешивался в творческий процесс. Наконец весь стол был изрисован, а Оглобля проникся концепцией новой обуви.
— Будут тебе новые сапоги, Ольт! — в процессе творения они сошлись накоротке и уже называли друг друга по именам. — Правда дело новое, поэтому даже не могу сказать, когда будут готовы. Обычные сапоги я бы тебе за три дня сотворил бы, а эти — даже не знаю. На каждую ногу свой сапог… Это же придумать такое надо! Так даже герцогу не шили.
— А ты не торопись, через десятину мы опять здесь будем. За десятину-то успеешь?
— Постараюсь… — в сомнении протянул Оглобля. — А вот тут непонятно…
Еще полчаса они выясняли все, что можно, замерили ногу Ольта и напоследок мальчишка положил на стол серебряный дильт.
— Это за работу и что бы во время работы не думал о хлебе.
— Не много ли?
— В самый раз. Пошив и крой новый, такого никто не делал, ты — первый. Потом конечно будешь шить на продажу, там уже сам оценишь.
— А ты чего хочешь за новый крой?
– А ничего. Это мой тебе подарок. Я буду только рад, если ты на этом поднимешься.
— Ну спасибо, Ольт. Уж через десятину твои сапоги будут готовы. Подъезжайте, я буду ждать.
Было уже поздновато и не мешало бы поспать перед встречей с Бенкасом, поэтому распрощавшись с Оглоблей, который кивнул на прощание. Он уже был весь в мыслях о новых сапогах и ему не терпелось приняться за дело. Вьюн с Ольтом отправились к своей стоянке.
Ночь прошла спокойно. И с утра, собравшись и загрузив в телеге груз железа, который по поручению Ольта купил Брано, поехали к Бенкасу, которого Ольт уже считал резидентом своей будущей агентурной сети. Правда сам Бенкас этого не знал, но юного Штирлица это не волновало. Во дворе лесовиков уже ждала толпа закабаленных крестьян и четверо заключенных в лохмотьях, с которых до сих пор не сняли кандалы. Их охраняла пятерка стражников, которым за хлопоты Брано тут же отсыпал горсть меди. Те видно не ожидали такой щедрости и на радостях пообещали сами докладывать о новых поступлениях рабсилы. Дождавшись, когда весело гомонящие стражники заберут свои кандалы и уйдут, Вьюн выстроил всех выкупленных в одну неровную шеренгу и видно хотел сказать им пару слов, но тут Ольт никак не смог удержаться, просто не мог упускать такой момент, и вылез вперед. Опять из него полез этот едкий старикашка со своими воспоминаниями.
— Ну, граждане алкоголики, хулиганы и тунеядцы, кто хочет сегодня поработать?
Народ смотрел на него мягко говоря с недоумением. Истощенные голодные лица взирали на это говорящее недоразумение, выражающееся непонятными словами и не понимали, чего от них хотят. Ольт понял, что опять вылез не к месту — не тот мир, не то время, да и аудитория тоже совсем не та. Не до шуток народу. Он махнул рукой, такой артист пропадает.
— Мда, сегодня явно — не мой день. Короче, кто хочет сбежать, подождите пока не выедем за город. Вьюн командуй дальше. Детей на телегу посадите.
Из города вышли небольшой колонной. При выезде прикупили продуктов на двадцать человек, большой котел литров на тридцать, рубахи, штаны и платья, которые представляли из себя те же рубахи, только длиной до пят, и двух лошадей для Брано с Вьюном. Сейчас они верхом, вместе с мальчишками, сопровождали телегу, в которой сидело с десяток детей самого различного возраста. С ними ехали и две мамаши, одна с совсем еще грудничком. Двигались не спеша, слишком измождены были люди. Видимо крестьян совсем не кормили, пока они были в загоне. А про бывших заключенных и говорить нечего. Кто же кормит приговоренных к смерти.