Еда и патроны

Стаканы звякнули, опрокинулись, и самогон потек, приятно обжигая внутренности.

– А чего ты от южных ворот-то съехал? – поинтересовался Стас, с аппетитом поглощая крольчатину.

– Да ну на хрен, – поморщился дед. – Ты знаешь, у меня какие соседи там были? Не приведи Господи кому таких соседей! Одни пьют беспробудно да воруют. Ночью по огородам, а с утра на рынок. Наворованное сменяют на самогон и бухают, а как закончится – опять по огородам. Чего они зимой делать будут – ума не приложу. А вторые и того хуже – напрочь ебанутая семейка. Не знаю уж, врожденное у них это или как, только жить с такими рядом страшно. Чего ты лыбишься? Вот покантовался бы пару годков по соседству с этими долбоебами, я бы посмотрел тогда на тебя. Отец у них – просто невменяемый. Бывает, ходит-ходит по двору, будто сонный, качается, глаза свои коровьи закатывает, а потом, ни с того ни с сего, как схватит полено какое или еще чего, что под руку подвернется, да как захерачит в забор! Аж доски чуть не повылетают. Я один раз видал, как умалишенный этот сынишку своего – такого же придурка – чуть до смерти дрыном не ухайдакал. Ну, как с такими жить?! И мать у них тоже пизданутая. Шестерых дебилов нарожала, и, милушки мои, нечего ее не волнует. Выродки эти, прости господи, чуть хибару мою не спалили. Я вот думаю – а уж не брат ли с сестрой эти папашка и мамашка? Что-то больно симптомы у них схожие.

– Весело, – оценил Стас. – А здесь с этим делом как, с соседями-то?

– Здесь нормально все, тьфу-тьфу-тьфу. Люди тихие, приличные. Это, пожалуй, единственная польза мне от арендной платы – отбросы всякие тут не селятся. Откуда деньги у отбросов?

– Логично, – согласился Стас и плеснул в опустевшие стаканы забористого напитка.

– Давай за Андрюшку, что ли, подымем, – предложил дед. – Пусть земля ему будет пухом.

Стас молча кивнул и опрокинул стакан.

– Что-то я все о себе да о себе. – Дед часто заморгал и потер слегка онемевшее лицо. – Ты сам-то хоть бы рассказал чего.

– А чего рассказывать?

– Ну, не знаю. Где родился, на что сгодился.

– Да не особо интересно это слушать.

– Это вам, молодым, не интересно. Оно конечно – вся жизнь еще впереди. А старикам любая новость – праздник. Я-то вот по два раза за неделю в Ковров езжу, приторговываю, по пути пассажиров беру. Так с ними поболтаешь, и на душе веселее уже, вроде и не один ты на свете. Только подвозить-то все больше баб приходится, а с ними за жизнь не потолкуешь, так – цены да сплетни окрестные.

– А внуки как же?

– А что внуки? Выросли давно, разбежались кто куда. Невестка меня не шибко-то привечает, вот и коротаю деньки от рейса к рейсу.

– Ладно. Хочешь скучную историю – расскажу, – согласился Стас и снова разлил по стаканам. – Но сначала тост – за тебя, отец… Ух! Хорош самогон. С чего начать-то? Родился я во Владимире. Отец на швейной фабрике работал инженером.

– У-у! – протянул дед уважительно.

– Мама – швеей, там же. Папа умер, когда мне пятнадцать лет исполнилось.

– А как помер-то?

– Обычно. Подхватил воспаление легких, три недели полежал, покашлял и все. Ну, после смерти отца туговато, конечно, стало с финансами, пришлось мне учебу бросать и на работу устраиваться.

– А чему учился-то?

Стас усмехнулся и покачал головой, как будто сам удивился вытащенному из глубин памяти.

– Изобразительному искусству я учился.

– Иди ты! – Дед аж от стола отпрянул. – Художник, что ли?!

– Да ну, – отмахнулся Стас. – Какой художник? Давно все это было.

– Вот те здрасте! Живой художник со мною за одним столом! – не унимался дед.

– Отец, угомонись, – засмущался Стас. – Мне пятнадцать лет было, когда я последний раз что-то кроме схем и карт рисовал.

– Погодь, – вскочил со стула дед и, тряся указательным пальцем, выбежал за дверь.

Вернулся он с большим листом картона, малость обгаженного курами, стер засохший помет рукавом и торжественно вручил «холст» гостю.

– Во! Держи.

– И что мне делать с этим добром?

– Нарисуй меня, э-э… портрет мой.

– Я ж говорю, – Стас приложил ладонь к груди и медленно, вкрадчиво постарался объяснить: – давно уже…

– Ни-ни-ни-ни-ни, – затряс дед головой. – Хорош отнекиваться. Рисование – это дело такое. Один раз научился и уже не забудешь. Я слыхал. Ну, уважь старика. Чай, не убудет от тебя?

– Зачем портрет-то понадобился?

– Надо. К кресту присобачу, – пояснил дед. – У меня кусок оргстекла заныкан, я под него портрет-то засуну, и отлично будет.

– Как скоро помирать собрался? – поинтересовался Стас.

– Зря шуткуешь. Кому сколько отмерено – это одному Господу известно. А нам остается только быть готовыми. Вот я и готовлюсь. Крест-то уже давно сколотил, имя там вырезал, фамилию, год рождения. Соседям останется только год смерти подрисовать, я договорился уже. Но крест-то, что он о человеке расскажет? Кому эти фамилии да числа интересны? А портрет… ну, вроде как память оставлю о себе. Пройдет кто мимо, посмотрит и скажет: «О, дедок какой-то тут прилег – морда плошкой, нос картошкой». – Дед рассмеялся, закашлялся и постучал себя кулаком в грудь. – Может, и помянет добрым словом.