Еда и патроны

– Все-то ему расскажи. Ты чего это любопытный такой? Уж не агент ли эсэсовский? – Леший оглянулся на Стаса, озадаченного неожиданным поворотом беседы, и хмыкнул. – Ладно, расслабься, шучу. Рожей ты для эсэсовца не вышел. Хотя… – Он прищурился и смерил напарника взглядом. – Может, наловчились уже? Хе-хе. А то раньше ведь, прикинь, какой цирк был. Сижу я, значит, однажды в кабаке, отдыхаю культурно, хари кругом… Да ты сам небось знаешь. И тут подваливает строевым шагом типчик такой гладко выбритый, чисто свой парень, бушлатик новехонький, только что со склада, сапоги начищенные, хоть на парад. Подсаживается, значит, напротив, глазками по сторонам так раз-раз, а нету ли типа слежки. – Леший сплюнул и отер растянувшиеся в ухмылке губы ладонью. – Ну чисто клоун, бля. И ко мне так наклоняется. «Слышь, – говорит, – ты мужик вроде авторитетный, а я тут недавно совсем, подвязок никаких. Не подсобишь в дельце одном, дюже важном? Я при лавэ, отбашлю без базара сколько нужно». А настроение у меня в тот вечер отменное было. Ну, думаю, хули, жалко, что ль? Доставлю арлекину чуток профессионального удовлетворения, пусть ощутит себя героем хоть ненадолго. Спрашиваю: «А тебе чего, мил человек, надо-то?» А он так тихонько-тихонько на ухо: «Мне бы тротила достать. Килограмма хватит». – «Куда ж тебе столько?» – говорю. А он: «Горе у меня, брат. Мести хочу. Суки муромские! Ненавижу, бля! Корешей моих через хуй кинули, двоих грохнули, троих в казематах гноят. Бабу любимую мою – Нюрку обесчестили восемь раз. В душу плюнули мне, падлы. Подорвать сучар хочу, чтоб нутро их прогнившее наружу вывернуть. Поможешь?» И смотрит жалобно-жалобно, а меня на ржач уже пробивает. Я и говорю: «Ну епть! Где ж ты раньше-то был? У меня тут этого добра хоть жопой кушай. Кило тебе отвесить, значит?» Кивает подлюга, лыбится, небось мечтает уже, как пистолетиком наградным за поимку врага щеголять будет перед девками. «Пять золотых это стоит, – говорю. – По одному за шашку». – «Не вопрос, – отвечает. – Только я сначала на пробу возьму, а то вдруг товар порченый. Ты шашечку притарань, рассчитаемся, а остальные, коли нормально все, завтра сторгуем». И монетку из кармана вынимает. Ну, думаю, ладно. Раз за этот цирк еще и платят, чего бы не отработать? «Сиди, – говорю, – здесь. Сейчас все организуем». А сам на кухню. Там купил у посудомоек мыла кусок старый, чтоб запаха особо не было, обернул его аккуратненько в бумагу из-под сала, и вполне себе пристойная шашка получилась. Приношу, значит, эту херню засланцу нашему. Тот взял так, покрутил со знанием дела, бумажку отогнул, на ладошке взвесил. Ну, сразу видно, бля, сапер прирожденный, и в говне взрывчатку опознает. «Добро, – говорит. – Завтра здесь будь, тогда и с остальным порешаем». Золотой мне отдал, мыло забрал и ушел довольный. Уж не знаю, приходил он на следующий день или коллеги ему все-таки на месте объяснили, чем кусок мыла от куска тротила отличается, но думаю, что при разговоре с начальством товар мой хлопчику сильно пригодился.

– Да, – усмехнулся Стас. – Злая шутка, но хорошая.

– Угу. Только боюсь, что «агент» юмора моего не оценил. Теперь вот стараюсь с гвардейцами одной дорогой не ходить.

По мере удаления от заброшенной тропы растительность становилась все менее и менее густой. Смешанная молодая поросль из елей, осин, сосен и берез постепенно сменилась чисто хвойной, а еще метров через пятьдесят тщедушные тощенькие сосенки уступили место солидным, в два обхвата толщиной мачтовым великанам, давним обитателям здешних мест, еще помнившим близкое соседство человека.

Идти стало значительно легче. Широкие, свободные от подлеска участки между деревьями, покрытые коричневым мхом и прелыми листьями черники, давали возможность шагать в полный рост, не уворачиваясь от вездесущих веток и не смахивая каждые десять метров с лица надоедливую липкую паутину.

– Стоп, – поднял вдруг пятерню Леший и замер на месте.

– Что там? – поинтересовался Стас негромко, припав глазом к резиновой накладке прицела.

– Чуть левее смотри, – подсказал Леший. – На пригорке.

– Вижу.

Вдалеке среди деревьев, блуждая в просветах между стволами, появлялась, исчезала из виду и снова появлялась одинокая медленно бредущая фигура в лохмотьях. Человеческая фигура. Руки безвольно висели по швам, голова болталась из стороны в сторону, чертя подбородком по груди, иногда запрокидывалась назад. Тогда руки существа немного приподнимались, ощупывая воздух растопыренными пальцами, и голова, словно под действием внутреннего рычага, возвращалась обратно. Длинные свалявшиеся волосы почти полностью закрывали лицо, вися лоскутами грязной пакли. Ноги, толкая перед собой кучки иглиц, медленно волочились, хаотично меняя направление и оставляя позади черные борозды. Одежда была изодрана и по большей части отсутствовала, открывая взору грязное тело, покрытое ссадинами, шрамами и застарелыми гноящимися тромбами. Отдельные фрагменты рванья напоминали камуфляж.

– Грибник? – Стас оторвался от ПСО и взглянул на Лешего, выцеливающего странное существо.

– Он, родной, он.