Ёбург

Дом Ипатьева как заноза напоминал стране о казни Романовых и о городе Екатеринбурге. А приближалась годовщина расстрела – 60 лет. Ходил слух, что ЮНЕСКО думает включить дом Ипатьева в список объектов всемирного наследия. И в 1975 году председатель КГБ СССР Юрий Андропов обратился в Политбюро с ходатайством о сносе дома. Политбюро приняло секретное постановление. Через два года, в сентябре 1977 года, поневоле взяв на себя всю ответственность за это решение, первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин распорядился начать снос. К зданию подъехал автокран с «шар-бабой» и за пару дней превратил особняк инженера Ипатьева в груду битого кирпича. Грузовики увезли мусор, а осенние дожди прибили пыль. Всё. Нет дома – нет проблемы.

Советское общество давно смирилось с мыслью, что расстрел царской семьи был необходимостью военного времени. Однако снос дома Ипатьева выглядел так, будто власть заметает следы преступления. Акция властей получила обратный эффект: отсутствие дома оказалось хуже присутствия. Снос ипатьевского дома интеллигенция города не стерпела и смутно зароптала: «Всё у нас неправильно!»

В результате в 1981 году Свердловск взбудоражила книга писателя Бориса Рябинина «Город, где мы живём» – беседы о городе с художником Львом Эппле, экологом Владимиром Большаковым, архитектором Геннадием Белянкиным. Рябинин честно и прямо писал о разрушении городской среды – культурной и природной. В ответ огрызался, но исправлял ошибки секретарь обкома Ельцин. Хотя это был только первый круг от брошенного камня. Уже через пять лет голос города обрёл полную громкость: заговорил Свердловский рок-клуб. Заговорил о самом главном, о невыносимом, о том, что важно для всех, а не только для города Свердловска. И дальше пошло-поехало. Тектонические сдвиги истории сопровождались рёвом митинговых мегафонов и грохотом бандитских автоматов.

Конечно, не снос ипатьевского дома был тому причиной. Но ведь надо с чего-то начинать. Обретение себя Екатеринбург начал с упрямого недовольства за особняк инженера Ипатьева. И в 1991 году городу вернули родовое имя.

Но официального переименования было мало, и вот такого никто не ожидал. Город разрывало удивительными событиями, грандиозными переменами, жуткими откровениями эпохи. Судьбу подстёгивали пассионарии. Для их города название Екатеринбург было слишком «дисциплинированным». Язык искал адаптированные варианты. По аналогии с Питером был предложен стильный Катер – но нет, не прижилось. И тогда явился Ёбург. Название вызывающее, наглое, хлёсткое, почти непристойное. За него можно было и по морде получить. Но так выбрал язык, а он знает технологии семантики и чует магнитное притяжение коннотаций.

Даже на слух энергичное и краткое название Ёбург как-то соответствует сути того Екатеринбурга – города лихого и безбашенного, стихийно-мощного, склонного к резким поворотам и крутым решениям, беззаконного города, которым на одной только воле рулят жёсткие и храбрые, как финикийцы, лидеры-харизматики. Хулиганское имя Ёбург – символ прекрасного и свободного времени обновления.

Всё проходит, и Ёбург в прошлом. Бурного Ёбурга уже нет, есть богатый и престижный мегаполис Екатеринбург. Город сумел вернуться к себе. «Ёбург» был только промежуточной стадией превращения «закрытого» советского Свердловска в евроазиатский буржуазный Екатеринбург эпохи глобализма и хайтека.

Его будут называть Екат, но Екат – не Ёбург. А эта книга – про Ёбург. Про Великую Метаморфозу. Про героев, которые здесь делали будущее. Однако – по большому счёту – книга рассказывает не об отношениях людей друг с другом и не об отношениях людей с законом: книга – про отношения людей с городом.

Ёбург. Ёбург. Ёбург.

Глава первая Закрытый город

В Свердловске всё спокойно

Городская жизнь до 1985 года

Свердловск запрессовали в шаблон: отформатировали под типовой советский город, в котором за индивидуальность отвечает лишь культурное наследие, а оно рассеяно и никак не выявлено. Для обывателя Свердловск затерялся среди других городов, названных в честь героев партийного пантеона: Ульяновск, Дзержинск, Будённовск, разные там Киров, Куйбышев, Калинин, не говоря уж о Ленинграде. Что обыватель мог сказать про Свердловск? Чё-то где-то на Урале. Вот и всё.

Фантазия рисовала какие-то смутные и грозные картины. Дымящиеся трубы. Чёрные потоки людей в спецовках по рассветным улицам утекают в проходные. Уралмаш огромными ковшами льёт жидкую сталь, озаряя стены цехов. Из ворот завода с рокотом выезжают танковые колонны. В котлованах грузно ворочают решетчатыми стрелами гигантские шагающие экскаваторы. Композитор Родыгин сидит на снарядном ящике, играя на гармони песню про уральскую рябинушку: «Треплет под рябиною ветер без конца справа – кудри токаря, слева – кузнеца…»