Э(П)РОН-4

Машка мазнула взглядом по одобрительно зашумевшим трибунам, покосилась на собственных спутников (те тоже всем своим видом демонстрировали солидарность с собратьями-мужчинами), вдохнула поглубже перед тем, как разразиться гневной речью… и промолчала. Я бы даже сказал, сдулась. А всё потому, что некая Э. Б., до того абсолютно безучастная к происходящему, предостерегающе сжала её ладонь. Чёрт! Вот как у неё так получилось?! Я за год не смог на сестрицу повлиять, а эта с ней всего ничего знакома… неделю, ну пусть даже две! И уже явный авторитет для безбашенной оторвы. Повезло, что мы Эмили завербовали. С другой стороны… сдаётся мне, от такого агента влияния потом с большим трудом избавляться будем. Если будем, конечно же.

Впрочем, совсем смолчать Машка не смогла:

— Я впечатлена, Герман Романович! Эк вы ловко облагородили банальную жадность!

— Уложение на моей стороне, дитя.

— Да я и не спорю, дядя Герман. Обидно просто.

— А ты не думала, Мария, что в эту игру можно и вдвоём играть? — перешёл в наступление дядюшка. — Ведь твои поползновения объясняются той же причиной, не так ли?

— Нет. Я ищу справедливости.

— Ты её нашла, дитя! Клан подтвердил твою личность и признал твоё право наследования Фёдору Романовичу, главе рода Завьяловых. Чего же боле?

— Я единственная представительница основной ветви Завьяловых, наследующей законному главе клана! И я, помимо семейного состояния, имею также право на часть клановых активов!

— Позволь с тобой не согласиться, дитя! — повысил голос Герман Романович, чтобы перекрыть ропот зала. — Ты могла бы иметь право влиять на экономическую политику клана, но ты ещё не достигла совершеннолетия.

— А вот с этим позвольте уже мне не согласиться, дядюшка! Вы сами подтвердили мою личность, а следовательно, и метрику. И мне сейчас, учитывая дату рождения… двадцать пятый год от роду. Совершеннолетие же, согласно Уложению, наступает в двадцать один.

— А мне мнится, что тебе лишь восемнадцать стукнуло, дитя. Причём совсем недавно.

— Есть документы, подтверждающие мою личность. Есть дата рождения, занесённая в реестр. Чего же боле, дядюшка?

— Нет юридических оснований для признания тебя совершеннолетней, дитя, — устало вздохнул дядя Герман.

— Но позвольте, мсье, — вернулся в беседу бретонец, — точно так же нет оснований для непризнания мадемуазель Мари совершеннолетней!

— Что на этот счёт говорит Уложение? — обратился дядька к распорядителю церемонии.

— В Уложении данная ситуация не урегулирована, почтенный глава!

— Что ж… тогда придётся выносить этот вопрос на голосование Совета, — пришёл к очевидному выводу дядя Герман. — Но учтите, братие, что мы с вами здесь и сейчас создаем прецедент! Случай Марии Фёдоровны Завьяловой, насколько мне известно, первый в своем роде! Голосуем, братие! Кто за то, чтобы признать Марию Фёдоровну совершеннолетней? Кто против? Кто воздержался? Благодарю, братие!

Пару минут в зале Совета царила напряжённая тишина, потом «мозг» станции обработал результаты голосования и вывел их в виде здоровенной голограммы прямо в центре амфитеатра, и по рядам пронёсся где разочарованный, а где и облегчённый ропот.

Ну а чему удивляться-то? «За» — три с половиной процента. «Против» — четыре целых две десятых. Остальные, как нетрудно догадаться, воздержались.

— Что ж… кхм! — прочистил горло дядюшка. — Стало быть, дебаты? Кто «за»?

На сей раз со своих мест поднялся практически весь зал.

— Спасибо, спасибо… кто желает высказаться, подаём заявки господину распорядителю. Представитель истицы выступает первым, истца — вторым. Далее все желающие. Господин Сен-Пьер?

— Благодарю, мсье Завьялоф, — чуть склонил голову тот. — Но данный вопрос не в моей компетенции. Речь держать станет мсье Дю Гра.

— Не возражаю! — объявил дядя Герман и хлопнул в ладоши, призывая почтенное собрание к тишине. — Приступайте, прошу вас!