Э(П)РОН-3

— Да ладно заливать! Вахты на «Эмдене» стоял? Стоял! А это, между прочим, боевой крейсер! Так что с гражданской лоханкой справишься. Да и Терентьев поможет.

Терентьев — это тот самый капитан-лейтенант, старший по званию из выживших на «Латнике», и их неформальный лидер. Мощный во всех отношениях мужик, но по первости слегка расклеившийся. Правда, потом пришел в себя, во многом благодаря скорбной церемонии. Какой, спрашиваете? Да той самой, похорон. По всем правилам военно-космического флота. Мне-то некогда оказалось, единственное, о чем я подумал, так это сохранить в неприкосновенности брифинг-зал с телами, и в таком виде он до самой Картахены дошел. А потом меня дернул дядька, и я лишь мельком упомянул в прощальном разговоре со Степанычем, что неплохо бы об усопших позаботиться. Тот заверил, что все будет путем, и я с чистой совестью отправился добывать ништяки для Германа Романовича. И благополучно о собственном наказе забыл. Зато Степаныч помнил, и по возвращении поведал мне очень любопытную историю. Типа, только он, Степаныч, вознамерился было озаботиться скорбной обязанностью, как выяснилось, что уже все на мази — Ценкер подсуетился. Терентьев с остальными офицерами в его лице нашли родственную душу, с аналогичными тараканами и сходным представлением о военной чести, соответственно, и развели, как маленького. Впрочем, если бы Ульрих не счел их просьбу справедливой и достойной внимания, фиг бы он повелся. А так дошел до самого Деррика, с которым к тому времени уже свел довольно близкое знакомство (как мне по секрету поведала Лизка, при посредничестве Милашки Дрю, которая положила на красавчика-дойча не только глаз, но и загребущие лапки), и организовал похороны по всем писаным и неписаным флотским правилам: все тела извлекли с «Латника», кремировали и поместили в урны, которые загрузили на специально для такого случая приобретенный списанный буксир. Который, собственно, и послужил братской могилой, обеспечив героям огненное погребение в недрах ближайшей звезды. Торжественное построение по такому случаю имело место на зафрахтованном транспортнике из хозяйства Порта, который теперь тоже был под Дерриком. Короче, рекламная акция корветтен-капитана Ценкера среди целевой аудитории удалась на славу. И к такому выводу пришел не только Степаныч, но и сам Дэвид, который не постеснялся уронить скупую мужскую слезу. А Милашка так и вовсе в голос рыдала. Как она на похоронах оказалась? Так сами флотские ее и позвали, что тоже о многом говорило.

— Терентьев, — хмыкнул Ценкер, машинально потерев скулу. — Ты так говоришь, будто его наличие решает вообще все проблемы.

— С росской частью экипажа — все. Уж поверь. И знаешь, почему?

— Потому что он мне морду набил?

— А еще вы потом вместе ужрались до скотского состояния.

— Ну да, ты говорил, что это такая росская традиция заводить настоящую дружбу.

— А нечего было на Милашку слюни пускать. Они ее своей считали, под защиту взяли, а тут ты, такой красивый — яйца подкатывать.

— Да она сама, если хочешь знать!

— Вот нисколько не сомневаюсь, — заверил я дойча. — И не осуждаю. Тебя, кстати, тоже не жалко. Да и если разобраться, шансов у тебя не было вообще.

— Что, настолько страшный?

— Да не, откосить от романтических отношений. Уж если Дрю сама на тебя глаз положила…

— Да ну тебя, лишь бы позубоскалить!

— Смотри-ка, уже набрался всякого! Ты аккуратней с россами, они тебя плохому научат!

— Это еще кто кого! — возмутился Ульрих, но сразу сник. — Черт… а ведь ты прав! Краузе они уже с пути истинного сбили… и, не поверишь, Фрица отговорили домой возвращаться!

Я чуть было не выдохнул с облегчением, но сдержался — еще бы, такая новость! Упрямый пилот Шальке меня сильно беспокоил — а ну как возьмут под белы рученьки, да учинят допрос с пристрастием? И расколется он до самой задницы… и придется потом Влада Пахомова с подручными лишний раз напрягать. Мало нам нынешних лазутчиков и всяческих шпионов, так еще и наемные убийцы заявятся… а тут прямо как камень с души.

— Ну вот, сам же все понимаешь… короче, давай, втягивайся. У тебя неделя. На ходовые испытания пойдешь уже кэпом. И это не обсуждается.

— Да что я делать-то стану?!

— Работать, друг мой, работать.

— Да кем?! Тот же Терентьев лучше справится… и это его люди…

— В команде. А приданные специалисты? А техники? А инженеры? А семьи их, в конце концов? Ты будешь работать посредником, друг мой Ульрих. Будешь бесконечно лавировать между теми и этими, решать множество мелких бытовых проблем, выступать в роли третейского судьи, а когда понадобится, то и десницы божьей. Ты — капитан. А, стало быть, бог и судья. Твое слово закон. Ты последняя инстанция. И все шишки, естественно, тоже тебе.

— Шишки? Хм… соблазнительно.

— Молодец! — похвалил я, даже не удивившись, что Ценкер правильно понял идиому. — Я знал, что ты мазохист. И что гораздо хуже, мазохист с обостренным чувством долга.