Джон Леннон, Битлз и... я

Часто мы с Полом, подходя к дверям, слышали тихий смех и чувствовали запах духов, — приходилось выполнять свой долг, хочешь-не хочешь! Мы выполняли его, даже не видя в полной темноте лица девушки, с которой делили постель. Бывало, я чиркал спичкой или зажигал фонарик и обнаруживал, что моя подружка — просто суперкласс, и обладает всем что нужно, чтобы взбодрить заспанного битла. (Впрочем, я вообще не помню, чтобы кто-нибудь из девушек был безобразен.)

Если все эти приключения происходили во мраке, а такое случалось, то всегда была возможность проверить, с кем провел ночь на следующий день: она была в клубе, оживленная, общительная, болтала со своими подружками «фрейляйн», посылая нам улыбки и многозначительные взгляды. Если одна из юных «фрейляйн» хотела кого-нибудь из нас, она усаживалась на сцене, как можно ближе к БИТЛЗ, готовая составить ему компанию в ночных похождениях. Если мы не выражали согласия взглядом или кивком головы, девушка могла подчеркнуть свое желание, протянув руку и дотронувшись до одного из нас. И вот, прямо посреди какого-нибудь напористого рока можно было вдруг почувствовать, как чьи-то пальцы вцепились вам в ногу; это уже не нуждалось ни в каком переводе.

Иногда рядом со сценой скапливалась целая толпа девушек, жаждавших встречи со мной.

— Кажется, ты слегка обскакал нас сегодня вечером, Пит, — насмешливо бросал мне кто-нибудь из БИТЛЗ.

Наиболее нахальные девицы даже не давали себе труда подойти к сцене и не старались нас потрогать. Они просто поднимались и указывали на приглянувшегося битла, делая ему весьма недвусмысленный знак. Такой, знаете ли, когда одну руку сгибают в локте, а другой охватывают ее поперек запястья и поднимают резко вверх наподобие эрекции.

— О-о-у-и-и! — одновременно издавала вопль девушка, а позднее, познакомившись с нами поближе: — Газунка! — боевой клич БИТЛЗ.

Каждый раз, как «фрейляйн» затевали эту игру, мы валились на сцену, прикидываясь умирающими от усталости, но им это совсем не нравилось!

Случались вечера, когда кто-нибудь из девушек устраивал нам всем четверым королевский прием в квартире, гораздо более шикарной, чем обычно. Такая квартира насчитывала больше дюжины комнат, почти все — спальни. Однажды, открыв входную дверь, мы сразу же получили инструкции:

— Ты — в комнату номер один!

— Ты — в четвертый номер!

И опять мы ни за что не платили.

Девушки по вызову высшего разряда имели более тонкое обхождение, присылая нам предложения через официанта, вместе со стаканом пива или шнапса в знак дружбы. Иногда эти молодые дамы сначала вели нас в ресторан, а затем мы отправлялись к ним.

Гарсоны были знакомы с ними почти со всеми, и знакомство с «фрейляйн» с Репербана и из Сент-Паули так высоко ценилось ими, что они способны были устроить нам подробный брифинг на тему сексуальных пристрастий наших хозяек, вплоть до их излюбленных позиций.

— Вон та вот предпочитает этим заниматься, не снимая сапог, — такого рода наставления давали нам гарсоны, — а вот эта — на чем-нибудь кожаном…

Профессиональные проститутки и другие девушки осыпали нас подарками, всегда предлагали нам что-нибудь съесть или выпить. Утром, уплетая за обе щеки корнфлекс в Миссии моряков, мы обменивались ночными впечатлениями:

— Ну, как твоя? — спрашивалось перво-наперво.

Когда кто-нибудь из БИТЛЗ, пустившись в подробные описания, доходил в них до критического момента, ему энергично советовали добавить себе еще корнфлекса!

Джон был вожаком, задававшим темп жизни, которую мы вели; может быть, он чувствовал себя более раскованным, потому что на нем не лежало никаких обязательств перед родителями; что же касается внушений тетушки Мими, то он не обращал на них никакого внимания. Он мог делать, что хотел, и хамить, кому вздумается.

В те времена все мы обладали повышенным сексуальным аппетитом, но у Джона он был особенно развит. Гамбург был настоящим раем для молодых людей, если говорить о сексе. Мы вольны были заниматься им 24 часа в сутки. Джон, однако, гордился тем, что у него хватало энергии еще и регулярно мастурбировать; он этого никогда не скрывал. Он запирался на пять минут с каким-нибудь порно-журналом, а затем присоединялся к нам с сияющей на лице улыбкой.

— Уф, полегчало! — говорил он нам с обворожительной непосредственностью и добавлял: — Чертова дубинка!

На сцене, во время одного из наших выступлений, обнаружив, что ему нравится одна из девушек в зале, он устроил сеанс мастурбации одной рукой у всех на виду, совершенно не стесняясь.

Джон хотел вести сексуальную жизнь, которая бы выходила за рамки обычной, и потчевал нас подробными отчетами о своих экспериментах, снабжая их комментариями, вроде:

— Я поимел ее на стуле.

(Иногда это был стол), или:

— Я пробовал 69-ю позицию, пока она делала в углу «грушевое дерево».

Не было никаких причин не верить ему: он никогда не скрывал своей сексуальной активности.

— Чем сумасбродней, тем забавней, — посмеивался он каждый раз, как заполучал к себе в постель двух или трех девочек сразу.