Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 1 дгссв1т-1

Из третьего ряда за ними следили Юфимия — младшая дочь Николаса — и ее замужняя сестра, миссис Туитимен.

Они рассказали у Тимоти, что видели в театре Джун и ее жениха.

— В партере?

— Нет, не в…

— А! В амфитеатре. У молодежи теперь считается очень модным ходить в амфитеатр!

— Да нет, не в этом дело… Они были в… Вообще вся эта история не надолго. Маленькая Джун просто метала гром и молнии!

Со слезами восторга они рассказали, как Джун, возвращаясь на свое место посредине действия, отшвырнула ногой чей-то цилиндр и каким взглядом ответил ей хозяин цилиндра. Юфимия имела привычку закатываться беззвучным смехом, в конце неожиданно переходившим в визг, и когда миссис Смолл всплеснула руками, сказав: «Господи боже! Отшвырнула цилиндр?» Юфимия начала так взвизгивать, что пришлось приводить ее в чувство нюхательными солями. Выйдя от тетушек, она сказала миссис Туитимен:

— Отшвырнула цили-индр! О-о! Я больше не могу!

Для «маленькой Джун» этот вечер, задуманный, как праздник, был самым тяжелым за всю ее жизнь. Видит бог, она делала все, чтобы задушить свою гордость, свои подозрения, свою ревность!

Прощаясь с женихом у дверей дома, Джун все еще крепилась; сознание, что Босини нужно отвоевать во что бы то ни стало, поддерживало ее, и, только прислушиваясь к его удаляющимся шагам, она поняла, как велико ее несчастье.

Безмолвный «миссионер» открыл ей дверь. Она хотела проскользнуть незамеченной к себе в комнату, но старый Джолион, услышав ее шаги, вышел из столовой.

— Зайди выпить молока, — сказал он. — Тебе оставили горячее. Как ты поздно! Где ты была?

Джун стала у камина в той самой позе, в какой стоял ее дед, вернувшись в тот июньский вечер из оперы: поставив одну ногу на решетку, опершись рукой — о каминную доску. Каждую минуту готовая разрыдаться, она не заботилась о своих словах.

— Мы обедали у Сомса.

— Гм! У этого собственника! Кто там был? Его жена, Босини?

— Да.

От глаз старого Джолиона, прикованных к внучке, было так трудно скрыть что-нибудь; но в эту минуту Джун не смотрела на деда, а когда она повернулась к нему, старый Джолион сейчас же опустил глаза. Того, что он видел, было достаточно, вполне достаточно. Старый Джолион нагнулся к камину достать молоко и, отвернувшись, проворчал:

— Не надо так поздно засиживаться в гостях: ты совсем расклеилась.

Он закрылся газетой, сердито зашуршав страницами; но когда Джун подошла поцеловать его, старый Джолион сказал «Спокойной ночи, родная!» таким взволнованным, таким необычным для него голосом, что девушке не оставалось ничего другого, как поскорее выйти из комнаты, чтобы не разразиться при нем рыданиями, которые стихли в ее спальне только поздно ночью.

Когда дверь за Джун затворилась, старый Джолион бросил газету и уставился прямо перед собой долгим, тревожным взглядом.

«Негодяй! — думал он. — Я так и знал, что она хлебнет с ним горя!»

Тревожные мысли и подозрения, тем более мучительные, что он чувствовал себя бессильным остановить или повернуть по-своему ход событий, надвинулись на старого Джолиона со всех сторон.

Уж не собирается ли этот субъект играть ею? Ему хотелось пойти и крикнуть: «Эй вы, сэр! Уж не собираетесь ли вы играть моей внучкой?» Но разве это возможно? Зная мало, вернее, ничего не зная, он все же с безошибочной проницательностью чувствовал что-то неладное. Он подозревал, что Босини слишком зачастил на Монпелье-сквер.

«Может быть, он и не мерзавец, — думал старый Джолион. — У него хорошее лицо, но что-то странное в нем есть. Я не понимаю этого человека! И никогда не пойму! Говорят, он работает как вол, но ничего путного из этого пока что не получается. Он совершенно непрактичный, беспорядочный. Приходит сюда и сидит, как — сыч. Спросишь, каким вином его угостить, отвечает: «Благодарю вас! Все равно!» Предложишь сигару — он курит ее с таким видом, словно это дешевая немецкая гадость. Я никогда не замечал, чтобы он смотрел на Джун так, как ему полагалось бы смотреть; а между тем, он не гонится за ее деньгами. Достаточно одного ее знака, и он сейчас же вернет ей слово. Но она никогда не пойдет на это никогда! Будет цепляться за него! Упорная как рок! Она от него не отступится!»

Глубоко вздохнув, старый Джолион взялся за газету; может быть, хоть здесь он найдет утешение.

А Джун сидела у себя в комнате, и весенний ветерок, набушевавшись вволю в парке, врывался в открытое окно, охлаждая ее пылающие щеки и сжигая ей сердце.

III

ПОЕЗДКА С СУИЗИНОМ

В одном всем известном старинном сборнике школьных песен есть такие строки:

Смотрите! пуговицы в ряд на синем фраке как горят!

Поет, свистит он, точно дрозд, — тра-ля-ля-ля-тра-ля-ля-ля!

Не то чтобы Суизин пел и свистал, как дрозд, но, выйдя из дому и осмотрев свой выезд, остановившийся у подъезда, он был близок к тому, чтобы промурлыкать себе под нос какой-нибудь мотивчик.