Дженни. Томасина. Ослиное чудо

– Она ни в чём не виновата, – повторил Макдьюи. – Она очень хорошая. Только… видишь ли, у неё навязчивые идеи. Не злые, добрые. Ей кажется, что она понимает животных, а они – её. Вообще-то они действительно её во всем слушаются, но ведь это можно объяснить и без чудес. Потом, ей кажется, что она беседует с ангелами, слышит шелест их крыльев, голоса…

– Помнишь, – сказал Педди, – был на земле человек по имени Франциск, который попросил птиц не шуметь и сказал им проповедь? Он считал бессловесных своими братьями и сёстрами, а теперь и учёные его поддержали – человек во многом подобен животному…

Макдьюи рассердился, что приободрило его друга, потому что кроткий Эндрью был как бы и не живой.

– А ну тебя! – крикнул он. – И что вы за люди! Как угри, честное слово! Ты прекрасно знаешь, что Лори не в себе! Она построила собственный мир. Она…

– Конечно, знаю! – перебил его Педди. – У вас есть ярлык для всего, что не входит в ваши рамки: неврастения, шизофрения, маниакально-депрессивный психоз. Нам остаётся немного: выбрать себе подходящую лечебницу.

– Ты хочешь меня убедить, что она здорова? – спросил Макдьюи с прежней воинственностью, порадовавшей друга.

Священник встал, подошёл к окну и посмотрел на белую церковь, на белые плиты кладбища и синие воды залива. Он думал довольно долго, потом обернулся и сказал:

– Если те, кто пытается общаться с Богом, сумасшедшие, – здоровых почти нет. Скажу иначе: Христос призвал нас к состраданию. Две тысячи лет назад Он возвестил о любви, жалости и милости в жестоком безумном мире. Но мир туго поддаётся, всё дальше уходит от Божьего здравомыслия. В прежнее время, лет пятьсот назад, Лори считали бы святой.

– Скорее, ведьмой, – мрачно поправил Макдьюи. – Её и сейчас так называют. Нет, ты мне скажи: если она больна… если у неё безвредный психоз… она живёт в придуманном мире… Если она, как говорится, тронутая… или, по-твоему, святая… Грех это или не грех…

Он замолчал, но маленький толстый священник отошёл от окна и строго спросил:

– Тебе-то что до греха, Эндрью Макдьюи? Разве ты не знаешь, что грех – наша привилегия, а одно из ваших наказаний в том, что для вас греха нет?

– Ты надо мной смеёшься? – несмело проговорил Макдьюи.

– Ну что ты! Разве ты не видишь, что загнал себя в полный тупик? Если ты не веришь в Бога, для тебя нет и греха. А если веришь – Лори не больная, а добрая, кроткая, милостивая. Она – анахронизм Божий в жестоком и больном мире.

– Всё у тебя Бог! – заорал Макдьюи. – Что от Него, деться некуда?

– Конечно, некуда, Эндрью, – звонко ответил Педди и продолжил помягче – Ты не удивляйся, что я о Нём всегда говорю. Психиатр говорил бы с тобой о неврозах и всяких там либидо, врач – о железах каких-нибудь, слесарь – о трубах. Что же странного, когда священник говорит о Боге?

Макдьюи ответил ему глухо и без гнева:

– Тяжёлую задачу ты задал мне, Энгус.

– Правда? – удивился Педди. – Вот не думал! Ты и Лори живёте в противоположных концах ваших собственных миров. Если бы каждый из вас чуть-чуть подвинулся к другому…

– Да невозможно это! Ты пойми, она слышит голоса, прямо слышит…

– Что ж, и Жанна д'Арк слышала, – отвечал Педди, невинно глядя на него. – Тебе не приходило в голову, что голоса и правда есть, а не слышим их мы?

Макдьюи встал, подошёл к шахматной доске и рассеянно переставил пешку. «Значит, вот и нами так орудуют? – думал он. – А правила игры там есть? Нет, не могу, не могу, не могу!» Он подошёл к двери, но на пороге сказал с искренней печалью:

– Ты не помог мне, Энгус.

– Прости меня, Эндрью, – откликнулся священник. – В конце концов, ты сам себе поможешь. Не ты найдёшь – тебя найдут, так оно бывает всегда. Ты почувствуешь, что это не столько вера в какие-то мифы или факты, сколько особое чувство, уверенность такая, которая заполняет человека, пока сомнению не останется и уголка. Тут никто не пройдёт за тебя пути. Мы не знаем, как это произойдёт, и не можем предсказать, когда придёт.

– Я тебя не понимаю, – сказал Макдьюи.

– Ну и не надо, – мягко отвечал Педди и глубоко вздохнул.

Макдьюи вышел и тихо закрыл за собой дверь. А маленький священник долго сидел у стола и думал о том, правильно ли он говорил и как это трудно узнать.

22

Три мальчика сидели рядком на неудобной скамейке, ожидая приёма. Макдьюи узнал их и выглянул в дверь (надо сказать, вид у него был гораздо менее сердитый, чем раньше). То были Джорди Макнэб, Джеми Брайд и Хьюги Стирлинг. Ему стало интересно, зачем они пришли, и, отпустив последнего пациента, он отослал Вилли в палату, открыл дверь и крикнул:

– Заходите, ребята!

Они вошли важно, встали по росту, словно три органных трубы, и Хьюги сказал за всех:

– Как Мэри Руа? Лучше ей? Можно нам её навестить?

– Мэри Руа очень больна, – серьёзно отвечал Макдьюи. – Зайти к ней можно. Попробуйте её развлечь. Вы молодцы, что вспомнили о ней и спросили у меня разрешения.

– Мы не знали, что ей так худо, – сказал Джеми Брайд. – Я её не видел с похорон… – И осёкся под суровым взглядом Хьюги.

– А кошка у неё есть? – спросил Джорди.