Дженнет

Когда взволнованный, смуглый от смущения юноша предстал перед королевой, та невольно вздрогнула. Краем глаза Роланд заметил Грайну. Девушка, державшаяся позади всех придворных дам, всплеснула руками и тихо ахнула. А Конно, сделав шаг, упал перед королевой на колени.

— Моя госпожа, — голос его зазвенел от волнения и восторга, — я люблю вас. И вам я посвятил свои бои… И вас я объявляю королевой любви и красоты! Вы этого достойны!

Королева Мэбилон стояла, опустив руки. Ее бледное лицо превратилось в маску, но глаза метали такие молнии, что Роланд счел за благо отступить в сторонку. Но потом передумал и решил вмешаться — просто для того, чтобы немного разрядить обстановку. Он приблизился к пажам, которые все еще держали поднос, сам откинул узорчатую ткань и взял в руки меч в усыпанных драгоценными камнями ножнах. Ладони слегка закололо, когда он прикоснулся к оружию.

— А ты достоин награды, — сказал он, протягивая меч Конно. — И твоя победа более, чем заслужена!

Мэбилон вздрогнула, когда драгоценный меч перешел из рук в руки, но быстро овладела собой. Она даже смогла улыбнуться и проворковать что-то любезное юному победителю, но в душе ее поднималась холодная ярость. Все пошло не так, как задумано. Ничего, она найдет способ исправить ошибку — даже если придется рубить сплеча!

Дженнет сидела на стульчике у камина и сосредоточенно шила. Стежки выходили мелкими и ровными. Работа была простая — подрубать полотно — и можно было думать о своем.

Несколько дней миновало с того дня, как девушка встала с постели. После визита пастора она проспала больше суток, а проснулась совершенно здоровой — ни жара, ни боли в горле — но настолько слабой, что еще почти неделю приходила в себя. Потом начала потихоньку вставать, ходить по дому. А еще дня три спустя миссис Стоун, фермерша, стала поручать ей легкую работу. Дженнет бралась за все — и потому, что это давало возможность отвлечься от тягостных мыслей, и потому, что хотела отплатить этим людям за добро и заботу. Она шила, месила тесто, прибирала в комнатах, помогала на кухне — сбивала масло, перебирала крупу. На двор ее не пускали. Ей вообще с самого начала дали понять, что из дома так легко не выпустят.

Фермер и его жена, мистер и миссис Стоун, не могли нарадоваться на работницу. Они были небогатыми и лишние руки в хозяйстве пригодились. Дженнет их совсем не боялась.

Иное дело — преподобный отец Джеймс. Он наведывался каждый день с тех пор, как гостья начала поправляться. Еще когда девушка лежала в постели, он садился на табурет рядом и монотонным голосом рассказывал ей о Боге, Христе, святых апостолах и таинствах англицизма. Пробовал учить с нею вслух молитвы, готовя к конфирмации. Все в семье фермера были убеждены, что Дженнет — дитя человеческое, но украденное фейри в незапамятные времена, а потом возвращенное людям по истечении двадцати одного года. На самом деле Дженнет шел только двадцатый год, и она не знала, как указать этим людям на ошибку.

Она услышала голоса и невольно насторожилась, боясь, что это заглянул пастор. Преподобного девушка не любила. Он не верил в добрых соседей, считал, что фейри — глупое языческое суеверие, а фермеры подобрали сумасшедшую бродяжку. Он обещал разыскать ее родных, но если таковые не отыщутся, отправить в работный дом в ближайшем городе. С этой целью он уже разослал по окрестностям несколько писем с писанием примет странной девицы, и каждый его визит начинался с того, что у него интересовались, не пришел ли еще ответ. Каждое «нет» приближало перспективу оказаться в работном доме. А что ждет ее там? Дженнет имела смутное представление о работных домах — в Фейритоне не было ничего подобного, а в Бате и Лондоне ей было не до того, чтобы интересоваться — но подозревала, что там ее не ждет ничего хорошего.

— Отец Джеймс пока не приходил? — поинтересовалась миссис Стоун у мужа.

— Пока нет. Но обещал сегодня непременно…

— Ох, не нравится мне, что он задумал! Отдать бедняжку в работный дом! Она там погибнет… — вздохнула фермерша. — И добрые соседи нам этого не простят.

Дженнет навострила уши, но не перестала работать.

— Тише ты! — шикнул муж на жену. — Заладила!

— И то верно, у фейри чуткий слух.

— А что, по-вашему, она не из дивного народа? Подумаешь, выглядит, как человек! А ты на работу ее смотрел? Когда она крупу перебирает, зернышки — как на подбор. Пол метет — так потом ни соринки, хоть ешь с него. Булки из теста, которое она месит, долго не черствеют. А как она шьет! Меленько-меленько, ну чисто белошвейка! Нет, люди так не могут. Только фейри! Вот бы нам ее у себя оставить?

— Чего удумала? Да преподобный этого ни за что не разрешит!

— А жаль… Когда он обещал быть?

— К вечеру.