Джанетта

– Однако что же будет без вас с вашей новой колонией? Не пострадает ли она от вашего отсутствия? – спросил отец.

– Я не думаю, – отвечала тетя Ева. – Дело налажено, и тут есть одна очень почтенная и умная женщина, которой я могу поручить присматривать за нашими мастерскими. Притом же я отправляюсь в Лондон для пользы нашей колонии.

Итак, все было устроено, и в начале апреля мы отправились в Лондон. Миссис Девоншир встретила нас очень радушно. Она была преисполнена всевозможных планов, касающихся и нашего воспитания, и наших увеселений, так как Лондон был недалеко от моего имения.

Проходя теперь по комнатам своего красивого дома, я невольно вспомнила свой первый приезд сюда. Какой я себя чувствовала тогда несчастной, одинокой! Я нуждалась в ласке, в любви, а мне взамен этого указывали на деньги. Разве они могли доставить мне счастье? Я не понимала своего положения богатой наследницы и ненавидела его, мне хотелось быть на месте моей сестры Маргарет, которую все любили. А меня никто не любил тогда, и никому я не была нужна, даже отцу, для которого оставалась чужой. Как все изменилось! Я обрела любовь окружающих и была счастлива. И радовалась, что имею возможность сделать счастливыми других. Прогуливаясь снова с миссис Девоншир по прекрасной картинной галерее, я мысленно давала себе слово посвятить всю свою жизнь и все свое богатство тому, чтобы сделать счастливыми таких несчастных, заброшенных детей, какой я была в детстве.

Но миссис Девоншир, конечно, не догадывалась о моих замыслах. Она без устали внушала мне, что я должна помнить о своем статусе богатой наследницы и держать себя соответствующим образом. Она видела недостаток моего светского образования и поэтому возила меня в разные дома. Там постоянно велись одни и те же разговоры о моем наследстве, что мне было очень неприятно. Как я бывала счастлива, когда меня оставляли в покое и я могла проводить время с тетей Евой, ходить с ней по выставкам, выбирать образцы и материал для работы наших учениц и учеников в ирландской деревне. Вскоре прибыла наша гувернантка, и мы начали с ней заниматься изучением немецкого языка.

Так прошло время до летних каникул, когда к нам присоединились Пирс и Джим. Разумеется, нам стало еще веселее. Пирс порой начинал важничать, беседуя с нами, но мы высмеивали его самым бесцеремонным образом, и он опять становился прежним славным Пирсом.

По вечерам, когда мы все собирались за чайным столом, Пирс делился своими планами на будущее.

– Я хочу работать и сделаться независимым, – говорил он. – Сказать по правде, я больше всего желал бы сделаться членом парламента. Мне кажется, я бы мог быть полезен своим соотечественникам-ирландцам, если бы заседал в парламенте. Я бы заступался за них и ратовал за издание таких законов, которые оказывали бы им защиту. Сейчас они беззащитны, и мы видели, что могут делать такие злые, бессердечные лендлорды, как сэр Руперт. Но прежде чем попасть в парламент, я должен найти себе такую профессию, которая давала бы кусок хлеба.

Я с восторгом слушала Пирса, а он, откинув назад свои густые вьющиеся волосы, продолжал:

– Я думаю выбрать такую же профессию, как и Джим, я буду адвокатом. Но, разумеется, Джим опередит меня. Я так мало знаю, и мне надо наверстать так много упущенного.

– Пожалуйста, не скромничай, – заметил Джим. – Ты уже почти догнал меня. Ты в один день можешь выучить больше, нежели я в целую неделю. Притом же ты недаром рылся в библиотеке Гленнамурка и проводил целые дни на крыше с книгой в руках. Ты читал гораздо больше меня.

Я видела, что Пирс покраснел от удовольствия, когда Джим сказал это. Сознание собственного невежества постоянно точило Пирса, а ему так хотелось быть образованным человеком.

Так весело и счастливо проходило для нас лето. Я несколько раз посещала сестер Варрингтон и вместе с ними бывала в художественной школе. Учитель вспомнил меня и, улыбаясь, спросил, не надоела ли мне деревенская жизнь и не хочу ли я снова поступить в школу?

– Ничуть, – ответила я. – Мне нравится деревня. Разумеется, я была бы счастлива, если бы могла продолжать свои занятия в школе, но нельзя совместить то и другое.

– Однако у вас ведь большой талант, и грешно зарывать его в землю, – сказал старый художник, глядя на меня в упор. – Я слышал, что вы там занимаетесь благотворительностью, но этим может заниматься каждый, для этого достаточно иметь доброе сердце, а талант дается не каждому.

Я чувствовала, как у меня забилось сердце от его слов и глаза наполнились слезами.

– Мне нужно было выбирать, и я выбрала то, что мне дороже, – сказала я.

– Поверьте мне, дитя, такой талант, как у вас, рано или поздно заявит о своих правах, и вы почувствуете себя несчастной, поняв, что не дали ему развиться. Это великий дар, которым надо дорожить и которому можно принести в жертву свое личное счастье. Ведь то хорошее дело, которое вы начали в Ирландии, не пропадет бесследно. Его будут продолжать без вас другие, а вы должны следовать своему призванию. Иначе, помяните слово старика художника, вы будете очень несчастны!