Джанет продала душу дьяволу

В конце июля того года наступила еще невиданная перемена погоды; никогда ничего подобного не бывало в этой местности. Стало до того душно, жарко и томительно, что стада нельзя было загнать на Черный Холм, потому что скотина совсем ослабела и не шла в гору. Даже молодые парни и ребятишки уставали играть и резвиться; всех одолевала жара. Особенно душно, нестерпимо томительно и даже жутко было, когда временами вдруг начинал дуть горячий ветер, шуметь по деревьям, свистеть по полям и лугам, по горам и долинам, или вдруг проносился короткий ливень, ничего не освежавший и не оживлявший. Сколько раз все думали, что назавтра соберется гроза, но наступало завтра и послезавтра, а погода стояла все та же и никакой грозы не было. Все мучались от жары и духоты, и люди, и скот, но из всех страдавших в это время живых существ никто так не страдал и не мучился, как мистер Соулис. Он не мог ни спать, ни есть, как он сам говорил своему епархиальному начальству, и когда он не сидел над писанием своей книги, то бродил целыми часами по окрестностям, как человек, не находящий себе нигде покоя, тогда как все другие люди прятались по домам, укрываясь от зноя. Над «Висячим Шоу» перед Черным Холмом, где обыкновенно паслись стада, есть клочок земли, обнесенный каменной оградой с железными решетчатыми воротами. Как видно, в прежние времена это было кладбище Больвирийского прихода, освященное еще папистами, еще до того благословенного времени, когда над нашей страной и над всем нашим королевством занялся свет истинной веры. Как бы там ни было, только это старое кладбище было излюбленным местом пастора Соулиса; здесь он часто подолгу сидел и обдумывал свои проповеди и любовался открывавшимся отсюда видом. Местечко это было живописное, и вид с него был действительно очень красивый, – настоящая картина! Однажды взобрался мистер Соулис на Черный Холм и вышел на самое широкое его место; видит сперва двух, а там и четырех, а там и целых семь воронов, летающих и кружащихся над одним местом на старом кладбище. И летают они то легко и весело, то тяжело и грузно, словно им трудно махать крылами, и каркают все время без умолку, словно перекликаются друг с другом. Мистеру Соулису сразу стало ясно, что воронов встревожило что-нибудь необычайное; однако его нелегко было напугать, не трусливого он был десятка, наш пастор Соулис, а потому и пошел прямо к ограде посмотреть. И как вы думаете, что он там увидел? Видит, человек сидит, или, быть может, то был только с виду человек; сидит за оградой, на одной из могил, рослый, плечистый и черный, что сажа[1], словно он из чертова пекла вылез, и глаза у него такие странные, страшные. Мистер Соулис не раз слыхал рассказы о черных людях и много читал о них, но было что-то недоброе в этом черном человеке, которого он теперь видел перед собой, и как ни было ему жарко, а все же его пробрала дрожь до самого мозга костей, но мистер Соулис был человек смелый и заговорил с черным: «Вы, вероятно, чужой здесь, мой друг?» – спросил он его. Но черный ничего не ответил, а только вскочил на ноги и побежал к противоположной стене ограды и все оглядывался на пастора; а тот стоял на прежнем месте и тоже все смотрел на черного до тех пор, пока тот в одну минуту не перескочил через ограду и не стал спускаться бегом вниз с холма, прямо к чаще деревьев, росших неподалеку от Черного Холма. Мистер Соулис, сам не зная зачем, побежал за ним, но был слишком утомлен и обессилен и жарой, и своей прогулкой по этой жаре, и истомлен тяжелой душной погодой, и как он ни бежал, а угнаться за черным не мог; чернокожий только мелькнул между березами и спустился вниз по скату холма; и затем пастор опять увидел его, как он большими прыжками перебирался через реку Дьюль вброд, прямо по направлению к пасторскому дому.

Мистер Соулис, конечно, не остался доволен тем, что эта безобразная черная образина так бесцеремонно направляется в его дом, и он пустился бежать пуще прежнего. Минуту спустя и он перебрался через речку вброд, пробежал по дорожке, но никакого черного нигде не было видно. Тогда он вышел на большую дорогу, посмотрел и в ту, и в другую сторону, – нигде никого! Он обошел весь сад, но и в саду не было чернокожего; тогда несколько встревоженный и напуганный, что было вполне естественно, он взялся за щеколду своих дверей и вошел в дом. Здесь на самом пороге его глазам предстала Джанет Мак-Клоур со скрученной шеей и как будто не особенно довольная тем, что видит его. А после он вспомнил, что когда он в этот раз взглянул на нее, он почувствовал ту же холодную смертельную дрожь, какую испытал только что там, наверху, у кладбищенской ограды при виде черного человека.

– Джанет, – спросил он, – не видали ли вы здесь черного человека?

– Черного человека? – переспросила она. – Что вы, Бог с вами! Ну, разумный ли вы человек после этого, а еще пастор! Да во всем Больвири нет ни одного черного человека.

Ну, конечно, она говорила не так ясно и чисто, как все люди, а так шамкала и слюнявила, как деревенская лошаденка, когда она жует овес.