Джамби

Когда я немного овладел собой, дрожь прошла, мурашки уже не бегали по позвоночнику, я поднялся, чувствуя себя измученным, мистер Ли. Это было изматывающе. Войдя в дом, я выпил немало французского бренди, и мне стало лучше, я почти стал самим собой. Взяв фонарь «летучая мышь», я зажег его и вышел на тропинку, ведущую к воротам на Конгенгаде. Я кое-что желал увидеть там, в конце сада. Хотел увидеть, были ли заперты ворота, мистер Ли. Они были. Большой железный засов, замеченный вами, был на месте. Им запирали старые ворота еще в восемнадцатом веке, мне кажется. Я и не думал, что кто-то открывал ворота, мистер Ли, но теперь я знал. На гравии не было следов, мистер Ли, я смотрел тщательно. Следы метлы, которой слуга промел дорожку, возвращаясь от запертых ворот, были не потревожены, мистер Ли.

Я был удовлетворен и уже ничуть не боялся. Я вернулся сюда и сел, размышляя о давней своей дружбе со стариной Иверсеном. Печально было знать, что я уже не увижу его живым. Он больше не зайдет после обеда, поболтать за сластями. Около одиннадцати я зашел в дом и начал готовиться спать, когда в парадную дверь постучали. Видите ли, мистер Ли, я сразу понял, что это значит.

Я пошел к двери в рубашке и панталонах и чулках, неся лампу. Электричества в те дни у нас не было. В дверях стоял слуга Иверсена, молодой парень лет восемнадцати. Он был полусонный и очень расстроенный. Уставился на меня и молчал.

«Что такое, дружок?» — спросил я парня.

«Мистресс Иверсен послала до вас, сэр. Пойдите к нам в дом, пожалуйста. Мистер Иверсен умер, сэр».

«Во сколько умер мистер Иверсен — ты слышал, дружок?»

«Не знаю, во сколько именно, сэр. Миссис Иверсен разбудила меня, я спал в стойле и послала — позови, грит, пожалуйста. Думаю, с час назад он умер».

Я вновь обулся и оделся, как следует, прихватил трость из берхемии — я дам вам такую, это упругие палки из лозы, полезная вещь темной ночью, и пошел с мальчишкой к дому Иверсена.

Когда мы почти дошли до Моравской церкви, я заметил кое-что впереди, у обочины. Было где-то 11:15, на улице было пусто. Увиденное побудило меня кое-что проверить. Я остановился, сказать пареньку бежать вперед и сказать миссис Иверсен, что я скоро приду.

Мальчишка потрусил вперед. Он был чисто черный, мистер Ли, но он пробежал мимо увиденного мной, ничего не заметив. Вильнул чуть в сторону и, думаю, слегка ускорил шаг, пробегая мимо, но и все».

— Что вы увидели? — спросил, прервав его, мистер Ли. Он говорил, едва дыша. Его левое легкое еще далеко не излечилось.

— Повешенных джамби, — ответил мистер Да Сильва своим обычным тоном.

— Да, на обочине дороги было три джамби. Об таких упоминалось в «Истории» Стюарта МакКана. Может, она вам попадалась, а?

И так без опоры болтались они.

Пугая прохожих, свисали ступни.

— В той истории есть еще одна строчка, — продолжил он, улыбаясь, — которая описывает типичную группу Повешенных Джамби: девица, мальчишка и карга. Да, там были обычные три джамби, явно висящие в воздухе. Было не особо светло, но я мог разглядеть мальчишку лет двенадцати, юную девушку и увядшую старуху — ее автор «Истории» Стюарта МакКана и обозначил словом «карга». Он, кстати, сам мне говорил, мистер Ли, что про ступни у своих джамби помянул только ради удобной рифмы — поэтическая вольность! У Повешенных Джамби ступней не было. Это одно из их отличий. Их ноги заканчивались лодыжками. Они были необычно длинными, эти худые африканские ноги. Это всегда черные, знаете ли. Их ступни — если они вообще есть — всегда укрыты своего рода дымкой, лежащей на земле, там, где их видят. Они движутся и раскачиваются — как делают полнокровные африканцы — стоя на одной ноге и давая другой отдохнуть — вы замечали такое, конечно — или почесывая лодыжку пальцами второй ноги. Они не качались, как раскачиваются на веревке — я не это имел в виду, они не вращались. Но остаются — всегда — лицом к подходящему.

Я подошел, медленно, и прошел мимо; они все держались лицом ко мне, как обычно. Я привык…

Я поднялся в дом по ступенькам, в галерею и обнаружил миссис Иверсен, ожидающую меня. Ее сестра тоже была с ней. Помню, просидел с ними почти час. Потом пришли две старые черные женщины, за которыми посылали в деревню. Эти две старые женщины привыкли готовить мертвых к погребению. Затем я убедил дам отдохнуть и сам засобирался домой.

Было чуть за полночь, может, минут пятнадцать первого. Я нашел свою шляпу среди двух-трех бедняги Иверсена, висевших на вешалке, взял трость и вышел из дверей, на маленькую каменную галерею в начале лестницы.