Джафар и Джан

И опять началась походная страда. Один день шли вдоль ручья, но потом он круто повернул на север. Пришлось снова от зелени и воды уходить в выгоревшую степь. Джан шагала бодро. С гордостью посматривала на свои ладони и подошвы. Пузырей больше не было. Нарастали мозоли. Бывшая гаремная жительница шла босиком по жесткой траве не хуже простолюдинки. С утра до вечера горячие солнечные потоки лились на ее загорелое тело, едва прикрытое крестьянской рубашкой без рукавов, с разрезами по бокам. Степной ветер осыпал его то мелким песком, то глинистой пылью, то белым пухом отцветших растений. Едкий пот слепил глаза, смешивался с пылью, тек по телу грязными струйками. Рубаха промокала, липла к ногам, мешала идти. Джан, не останавливаясь, сбрасывала ее, отжимала, скрутив жгутом. Не будь няни, она так бы и шла дальше – платок на голове, где нужно – сандалии, и больше ничего. Пот на ветру быстро высыхал, кожа, уже привыкшая к солнцу, не болела, а шагать голой было легко и забавно.

Теперь Джан чувствовала себя не грешащей девицей, а женой любимого человека, но няня оставалась для беглянки няней. Олыга хмурилась, и Джан, передав ей поводья ишака, спешила снова натянуть опротивевшую грязную рубаху. Походная была всего одна, стирать ее удавалось не каждый день, и только по вечерам, покончив с ужином, Джан отводила душу. Долго и тщательно мылась, надевала рубашку из легкою шелка, расчесывала волосы. Джафар тоже приводил себя в порядок. Они расстилали свою кошму на траве, или на песке, или на плоских камнях, покрывали ее простыней и с радостным нетерпением прижимались друг к другу. Джан теперь хватало на все – и на долгие переходы, и на рубку дров, и на возню у костра, и на любовные игры до поздней ночи. Все шло на пользу юному сильному телу. На ветру жизни оно зрело и наливалось, как раннее яблоко на солнцепеке.

Няня Олыга спала в трех шагах от Джафара и Джан. Легла бы подальше, но тогда пришлось бы и канавку против скорпионов копать длиннее. Няня не мешала. Няня ничего не слышала – ни поцелуев, ни шепота Джан. Няня умела посапывать и тогда, когда ей не спалось. Уставала за день, но сон, случалось, не приходил долго. Думала все о том же – о судьбе Джан.

Она должна была скоро решиться. Путники приближались к Тигру. Однажды они видели уже на востоке мираж – широкая река блестела среди зеленых берегов. Она понемногу поднялась над горизонтом и расплылась в дрожавшем воздухе, но где-то далеко, наверное, была вода. Пролетела на восток одинокая чайка. Солнце взошло среди кудрявых облаков. Опасное путешествие близилось к концу. Все были довольны, особенно Джан. Она радовалась и тому, что няня теперь с Джафаром заодно. Обо всем с ним советуется, ласково шутит. Хорошо будет жить втроем.

Последний вечер в степи. Назавтра должны выйти к реке. Долго сидели у костра. Няня размечталась.

– Вот наняться бы нам к моему первому хозяину. Хороший старик, добрый… Говорят, живет теперь где-то недалеко от Багдада.

– Кто он, няня? – Джафар уже привык называть Олыгу так же, как звала Эсма-Джан. Она ответила за няню:

– Его зовут Физали. Он поэт, Джафар, великий поэт. Я бы согласилась чистить его бабуши, только чтобы быть возле него…

– Ну, бабуши ты чистить, наверное, не умеешь, но на самом деле, няня… Ты знаешь, где он живет?

– Знаю… Деревня Ба… Постой, постой… Наверное, Ба… Баюба, Балуба, Бануба… Неужели не вспомню?..

– Няня, а не Бакуба? Есть такая.

– Верно, верно, Бакуба… Там у него хутор есть. За что-то сам халиф подарил.

– За стихи, няня.

– Этого уж я не знаю. А хорошо бы нам к Физали, только нельзя…

– Почему же?

– Он узнает меня, Джафар.

– Так что же?.. Тем лучше, что узнает.

– Нет-нет, нельзя… Не спрашивай, Джафар… Нельзя и все…

Джафар покорно замолчал. Давно заметил, что от него скрывают какую-то тайну. Сначала Эсма назвалась племянницей судомойки, потом запретила спрашивать, кто она, потом ее отец оказался казначеем, а судомойка – няней Эсмы… Теперь Олыга еще что-то не договаривает. Юноша боялся за свое счастье. Иногда ему казалось, что он спит и видит чудесный, безмерно затянувшийся сон. В конце же концов кто-нибудь пихнет его ногой, и вмиг не станет ни Эсмы, ни няни, ни сказочного путешествия неизвестно куда.

Но эта майская ночь после разговора с няней оказалась самой удивительной из всех. Эсма, нагая, стройная, душистая, распустив волосы, задумчиво смотрела на луну. Нараспев читала чьи-то стихи:

При лунном свете Играли дети в больших.

В игре опасной вдруг стала ясной Любовь для них…

Джафар, обняв ее сильной рукой, целовал загорелую грудь подруги. Еще вся ночь была впереди…

Вдруг Эсма, прижавшись к юноше, зашептала торопливо и решительно:

– Ну, Джафар, пора сказать тебе правду…

У него похолодели руки и ноги. Грустно опустил голову. Вот, вот рухнет его счастье!..

Она взяла его за подбородок. Посмотрела прямо в глаза.

– Милый, ты не бросишь меня?

– Скорее жизнь свою брошу.

– Обещаешь?

– Клянусь!..

– Ну, тогда слушай… Я не Эсма и не дочь казначея,

– Кто бы ты ни была, ты моя жена… Навсегда, навеки…

– Да, милый, но ты должен знать: мое настоящее имя – Джан…

– И ты… и ты…