Джафар и Джан

Принцесса была готова к тому, что опять, как и вчера, весь оазис будет на нее глазеть, но она еще плохо знала людей. Накануне женщины глаз не сводили с ее драгоценностей и невиданного золотистого кафтана. Мужчины любовались Алмазом, его бабками, тонкими, как запястье девушки, наборной уздечкой, парадным чепраком, горевшим золотом и драгоценными камнями. Густо напудренное лицо Джан с насурьмленными бровями и ресницами запомнилось мало кому, а в босоногой девушке с обгоревшим носиком и совсем никто не узнавал вчерашней блистательной гостьи. Принимали незнакомку за одну из прислужниц принцессы. Встречных к тому же попадалось мало. В эти утренние часы почти все население Алимана хлопотало вокруг лошадей, верблюдов и скота. Три девушки и двое мальчиков быстро дошли до ручья, который бежал с далеких гор и оживлял здесь пустыню. Чистая, холодная вода расходилась по садам, поила людей, стада, поля, вертела жернова маленьких мельниц. Каждая капля была благословением Аллаха. Сызмальства дети знали, что надо любить и беречь поду, ибо без нее смерть всем и всему. Купались на самом краю оазиса, где обобранный людьми ручей сочился уже тонкой струйкой, но в глубоких вымоинах воды все лето было достаточно, а густые заросли тамариска, джиды и черного саксаула защищали ее от солнца.

Сбросив рубашку, Джан пугливо оглядела кусты – не подсматривает ли кто. Стыдновато было и подростков, украдкой шаривших глазами по ее телу, но девушка еще раз сказала себе, что здесь другой мир и, видно, смущаться не следует. Все пятеро, ежась от прохлады, залезли в большую колдобину. Дух захватило. Тела покрылись блестящими пузырьками. Плавать было негде, а стоять на одном месте холодно. Взявшись за руки, закружились хороводом. Потом с криком и визгом начали обдавать друг друга водой, потом мальчики неожиданно перекувырнулись, выставив из воды ноги, и не только ноги. Все это совсем не походило на чинные купания с няней в Евфрате, но было гораздо веселее. Провозившись в воде до пронзительной дрожи, выбрались на берег и принялись ловить жуков-скакунов. Эти юркие твари бегали туда и сюда по песку, подпускали совсем близко и в последнее мгновение взвивались зеленой сверкающей дугой. Для чего принцессе Джан вдруг понадобились жуки-скакуны, она не знала, но гонялась за ними по солнцепеку так, точно без них и жизнь не в жизнь. В конце концов прихлопнула одного веткой тамариска, осторожно схватила двумя пальцами, принялась разглядывать. Блестящая головка злобно вертелась, острые челюсти готовы были вцепиться в палец. За маленьким пленником следило пять пар юных глаз. Их обладатели и обладательницы сгрудились в один многорукий и многоногий куст. Джан вдруг почувствовала всем телом горячую бархатистую кожу обоих подростков. Не спешила бросить жука, хотя он уже пустил изо рта противную бурую жидкость. В груди девушки стал разливаться веселый огонь, похожий на тот, который горел во сне, когда ее ласкала тень Джафара. Но Джан вовремя вспомнила, что ей, дочери эмира анахского, не подобает все же так долго стоять почти в обнимку с этими полудикими мальчишками. Брезгливо вздрогнув, она бросила скакуна и принялась вытирать перепачканные пальцы.

После охоты на скакунов снова купались в ручье и снова промерзли. Потом улеглись рядышком на самом солнцепеке и долго смотрели, как высоко в небе кружат над оазисом орлы-стервятники, а над вершинами пальм толкутся чуть видные рои мошек.

Джан вернулась в свою палатку свежая и бодрая. Ей хотелось есть, двигаться, болтать. Вчерашний торжественный день казался уже далеким сном, а сегодняшний начался хорошо, и впереди предстояло еще много таких дней. Эмир предупредил шейха, что, по совету врачей, дочь должна есть то, к чему привыкла дома, и потому он отправляет с ней кухарку, посуду и запас провизии. Вообще просит предоставить ей жить в оазисе по-своему. Как мы знаем, велел только Джан в день приезда соблюсти все бедуинские обычаи.

Вечером гостья долго сидела у костра с женами и дочерьми шейха. Одна старуха-мать спозаранку улеглась в шатре. Рассказывали по очереди сказки. Пекли в золе яйца из запасов Джан. Бедуины птицы почти не держали, даже в оазисах. Зерна мало – нечем ее кормить, да и привычки у женщин нет возиться с курами. Лакомство было редкое, так же как и кофе со сластями из Анаха. Вспоминая месяц, проведенный во дворце, Рокая и Халима чинно ели медовые пряники, халву и рахат-лукум, а их младшие сестры еще больше перепачкали и без того грязные лица.

Потом пришел певец – шаир. Поклонившись Джан, старик гнусавым голосом начал:

– Наше племя обильно числом, воинами и поэтами…

«Придется поскучать», – подумала принцесса. Среди ее книг были и стихи семи древних поэтов, которые собрал сказитель Хаммада и назвал «Моалакки» – «Нанизанные». Знала, что все бедуинские песни-касыды начинаются с похвалы своему племени. Издревле так повелось.

– Наши девушки стройны, как газели пустынь, и дыхание их подобно аромату роз…