Дзен в искусстве стрельбы из лука

Но расслабленность, которой в непрерывных упражнениях достиг бывший адепт, — это только тень той окончательной расслабленности, которой нельзя ни научиться, ни лишиться, которая дарована просветленному при возрождении. Это расслабленность того, кто чувствует себя несомым по всем дорогам, во всех своих деяниях и недеяниях, не понимая, как это происходит. Он больше уже не живет в своей самости (потому что все когда-то собственное, личное, самостное ушло и возродилось в новом образе и значении), теперь он живет через всеохватывающую истину или, как говорят дзэн-буддисты, через свою «природу Будды». Это не имеющая имени и образа причина, лишенная самости основа себя, которая раскрывается в просветлении и только тогда становится действенной.

Просветление, возрождение, природа Будды

Просветление охватывает человека внезапно и похоже на духовную катастрофу — это знают все просветленные.

Их самосознание и здравый смысл, их добродетель и совесть, их убеждения, меры и ценности, по которым они до сих пор строили свою жизнь, внезапно теряют свое значение. К ним больше не возвращаются даже для проверки, от них отказываются, как будто они вообще никогда не существовали.

Преобразующая сила просветления настолько неотразима, что кажется, будто жизнь просветленного попала в новое измерение, открывшись для новых возможностей, о которых он раньше даже не подозревал.

И одновременно с этим возрождением он усваивает то, чем он является в основе своей сущности: свою «природу Будды», как говорят дзэн-буддисты. (Охарактеризовать эту природу как «лучшее» или собственно «я», или даже как «сверх-я», значило бы вступить в противоречие с осознанным положением вещей. В этой изначальной сфере больше уже нет ничего похожего на «я» или «сам». Это изначальная природа, лишенная самости и «я» основа, не имеющая имени и образа первопричина самости.)

На вопрос о сути природы Будды дзэн-буддист ответил бы: она неподвижна (если ему не нужно избегать понятийных объяснений). Но если попытаться поймать его на слове и указать на диалектические трудности соотношения между этой неподвижной основой души и ее внутренней подвижностью, то он решительным движением руки отметет все разговоры и объяснит, что о природе Будды невозможно говорить ни как о подвижности, ни как о не-подвижности. Она ни первое и ни второе; она и то и другое и при этом ни то и ни другое. Что она такое, можно узнать, уловить, но нельзя ни понять, ни выразить через мысль.

Радость за других и сострадание*

Дзэн-буддист лишается самости, и благодаря этому в его жизнь входят надежность и постоянство. Он радуется и страдает так, как будто радуется и страдает совсем не он. У него такие же ощущения, как при дыхании: дышит не он (как будто дыхание зависит от него и его согласия), а дышат его (и ему остается разве что осознанно за этим наблюдать).

* В буддизме входят в состав так называемых «четырех безмерных» (отношений, чувств): любовь, сострадание, со-радость, ревностность — по отношению ко всем существам.

Но сначала желание все-таки присутствует здесь и сейчас как мое желание, нежелание — как мое нежелание, радость только тогда радость, если она делает счастливым меня, страдание есть страдание только в той степени, в какой оно мучает меня.

Но как раз из-за этой соотнесенности с «я» просветленный относится к чувствам с подозрением. Пока такие чувства связаны с «я» и пребывают в нем, это лишь поверхностные явления, которые не имеют ничего общего с основой его существования. До самых глубин они затрагивают его только тогда, когда он в состоянии чувствовать их неописуемо просветленным способом как выражение желания или муки вообще, а не относящихся лично к нему. Тогда он знает, что это не он радуется или страдает лично и субъективно, а что мир, всеохватная сущность его бытия, радуется или страдает в нем или через него.

Это непонятно до тех пор, пока кажется, что чувство проявляется как результат мыслительной интерпретации, то есть как будто его источник — рефлексия. Об этом не может быть речи. Здесь нет толкований, резонанса, здесь не разбираются, а совсем скромно чувствуют, видят и осознают так, как способен чувствовать, видеть и осознавать просветленный. Разум тут бесполезен. Здесь пролегает неприступная граница, отделяющая размышления, даже если они весьма поучительны. А вот бессловесное чувство (если это не поверхностный порыв, а состояние, исходящее из самых глубин человеческого сердца) проникает сквозь все преграды даже в молчаливые создания и затрагивает их скрытую суть, так что человек, внезапно захваченный открывшимся перед ним, видит безграничное родство всего живого. Разум не замечает этого родства, не хочет его воспринимать и сознание.

Боязнь слов