– А где, как предполагается, буду спать я? – спросила я, ненавидя жалостливый оттенок в моем голосе, но чувствуя себя особенно уязвимой в этот момент.
– Я сделал тебе кровать там.
Темная куча выпирала в направлении собранной груды тюков сена с грязным мешком из-под зерна. Я поглядела на, так называемую, кровать, и нерешительно двинулась в ее сторону. Шорох прекратился.
Может это был ветер, а не грызуны.
– Выключи фонарь.
– Не в этой жизни, – сказала я, прокладывая путь к «кровати». Один писк, один признак того, что тут, рядом с моей постелью, есть крысы или мыши, и я отправлюсь спать в машину, какой бы маленькой она не была.
– Прекрасно. Если ты хочешь, чтобы полиция приехала узнать, кто скрывается в амбаре, которому полагается быть пустым, оставь его.
– Ты умышленно стараешься быть настолько противным, насколько возможно? – спросила я, поднимая фонарь. Он приятно и твердо ощущался у меня в руке. Он послужил бы пригодным оружием в случае, если что-то на четырех ногах решило бы напасть.
Почему же у меня было ощущение, что те о ком я должна волноваться больше, были двуногими хищниками?
– А я считал, что был милым.
– Милым. – Я фыркнула. – Ты не знаешь значения этого слова. Я разве не получу одеяло?
– Нет.
Я осторожно села на краешек моей импровизированной кровати.
– У тебя же есть. А я замерзла. Почему я не могу получить его?
Кристофф тяжело вздохнул и перекатился, чтобы впиться в меня взглядом своих пылающих бирюзовым светом в полумраке амбара глаз.
– Потому что у меня нет чертовой сумки, полной одежды, как у тебя. А теперь может ты, наконец, выключишь свет и ляжешь спать?
Он перекатился обратно, оставив меня буравить взглядом его спину.
Глава 11
Должна признать, что Кристофф, не смотря на свою грубость, указал – со мной были все мои вещи, в то время как у него не было ничего, что бы он мог надеть. Я открыла сумку и извлекла свитер и шарф, предназначавшиеся для посещения глетчеров[30]… посещения, которое я не смогу осуществить.
Укутанная настолько, насколько я смогла справиться, практически чуть не заползя внутрь сумки, я сидела съежившись на своей импровизированной постели и дрожала, мерцая лучиком фонаря по амбару, чтобы убедиться, что тут нет летучих мышей или чего-то, что может спикировать на меня, пока я сплю, изредка посылая луч к куче, устроенной Кристофом.
Он не двигался.
Я сказала себе прекратить волноваться и просто заснуть, но хотя я и была уставшей, холод и дискомфорт не позволяли мне расслабиться. От каждого легкого шороха, каждого холодного дуновения, каждого ветерка, доносящего запах прелой соломы и застарелого навоза, я замирала, все более и более несчастная, пока не смогла выносить этого дольше.
– Мне все еще холодно, Кристофф.
Он молчал так долго, что я подумала, что он, скорее всего, спит. Наконец, он сел и бросил мне свое одеяло. Оно воняло плесенью, лошадью и потом, но хранило восхитительное тепло его тела.
– Я не собираюсь забирать у тебя одеяло! – сказала я, с неохотой бросая его ему обратно. – Тут нет другого?
– Нет. – Он не настаивал, чтобы я взяла одеяло, просто обернул его обратно вокруг себя и лег. – Надень еще что-нибудь из одежды.
– Я надела все, что у меня было теплого, и мне все еще слишком холодно, чтобы уснуть.
На сей раз молчание тянулось еще дольше, и я могла поклясться, что слышала еще один мученический вздох, но, наконец, он выдернул одеяло оттуда, где оно было подвернуто под него.
– Тогда забирайся под одеяло.
Я не ждала, чтобы мне сказали дважды. Я также не последовала совету здравого смысла, не прижиматься к смертоносному вампиру – стиснув фонарик, я рванула к его «постели», подползая к нему сзади, дрожа, когда тщательно подвертывала одеяло под себя. Оно не совсем натягивалось на всю меня.
Он терпел добрых десять минут стук моих зубов и дрожь, прежде чем чертыхнулся на итальянском и, сев, сдернул с себя кожаную куртку, хлопнув ее сверху на меня там, где недоставало одеяло. Он лег обратно на свою сторону, подставляя мне спину.
– О, спасибо, – благодарно сказала я и пятилась до тех пор, пока не прижалась к его спине, блаженно впитывая тепло излучаемое им. Заняло несколько минут, прежде чем я поняла, что на нем не было надето ничего кроме черной футболки. Одеяло на нем не было теплым и без его кожаной куртки, намотанной на меня, и с моим холодным телом, прижатым к нему, он не смог бы как следует согреться в холодном ночном летнем воздухе. Я села и содрала пару слоев одежды, надетой на себя, драпируя их на наших телах сверху одеяла прежде, чем снова свернуться позади него.
– Ты странная женщина, – сказал он через несколько минут.
Прижатая к нему как была, я могла слышать, как его голос прогрохотал в его груди. Это был странно приятный звук.
– Мне это уже говорили. Если ты не убивал Анники, и не Алек, кто же тогда? – спросила я, достаточно сонная, чтобы мой рот действовал, не сдерживаясь как обычно.
Он молчал несколько минут.
– Не знаю.