Дым отечества

но гость мог бы его и пресечь в зародыше, если бы не считал, что так будет лучше для всех, а особенно — для самой Шарлотты. Сестре королевы и любовнице Валуа-Ангулема осмелится вредить только полный безумец, что бы ни делал супруг госпожи герцогини — да и вообще какой смысл угрожать этому супругу безопасностью Шарлотты, если всей Европе известно, что не прошло и трех месяцев после отъезда Чезаре Корво, как его жена утешилась с Валуа-Ангулемом. Какой позор!.. И какая прекрасная сплетня. Ее повторяют, в нее с удовольствием верят… повторяют тем чаще, что все стервятники вокруг ждали, что Шарлотта отправится путем прочих увлечений Его переменчивого Высочества — он ведь ни у одного огня не задерживается — а вышло, на взгляд постороннего, конечно, совсем иначе. Прикипел. Большая часть дам, в свое время покинутых Клодом, Шарлотту теперь ненавидит — и сплетничает напропалую о том, что принца приворожили, любовным зельем опоили, каким-то кромешным развратом к себе привязали… но сплетничать публично или хотя бы бросать косые взгляды лицом к лицу со второй дамой королевства у них смелости не хватает. Этого вполне достаточно, чтобы такие мелочи Шарлотту не беспокоили. Пусть говорят.

Хуже, что верить в сплетню должен весь свет. Весь — значит, весь, потому что скажи Шарлотта королеве правду, Жанна две недели будет крепиться, а на третью взовьется, раздраконит первую попавшуюся сплетницу, и — прощай, удобный слух. Удобный, полезный, нужный — не самой Шарлотте, а ее возлюбленному супругу. Он спокойней спит у себя в Роме, зная, что жена и дочь не просто вне опасности,

а вне поля зрения. А Жанна… что ж, она довольно быстро решила, что все поняла. И теперь думает, что дражайшую младшую сестрицу просто привлекают мужчины определенного типа. К которым сама Жанна по доброй воле и на лигу бы не подходила. А еще королеву радует, что сестра не стала прозябать в одиночестве. Да и за наследником будет легче присматривать, полагает Жанна, если он запутался в юбках ее сестры. Как обнаружилось сегодня, присматривать ей в первую очередь нужно за собственным богоданным супругом, который чуть не сделал ее вдовой.

— Я полагаю, что мы с вами — сама невинность, счастье мое. — смеется Клод,

— Я ведь в свое время хотел просить у Ее Величества вашей руки для своего брата. Если бы вы сошли с ума и согласились… вот тут со временем родилась бы замечательная сплетня.

4 октября, день До сих пор Колете не доводилось видеть, как благородные господа пачкают руки ремесленными делами. Не то чтобы у нее было много знакомых дворян. Просто — кто ж не знает, что ничего, кроме оружия, благородному человеку в руки брать не подобает. Ну, перо в конце концов — записку даме написать, а то если писцу диктовать, обидится же. А вот чтоб резцы и кисти… Господи помилуй, что за непотребный дом, что за непотребный господин! Сидит себе и, поглядывая на занятую своим делом Колету, вырезает по черепашьему панцирю. Вырезает и узор раскрашивает. Тьфу!.. Пилочки у него, сверлышки, бархотки, маленькие сосудцы с порошками, плошки с разведенной краской, клеем, а еще открытая коробочка с маленькими камешками,

маленькие-то они маленькие, а сверкают — глаз не отвести. Каждый как звездочка. Заметил, на что Колета смотрит и объяснил — новинка. Не алмаз — другой прозрачный камень, подешевле. Зато огранка на «половинном» в семнадцать граней, а на полном — пятьдесят восемь, а сами камешки — двадцатая доля карата, а бывает и сотая, так такую огранку без лупы не увидеть даже, просто лежит на ладони искорка света. Научились гранить в Лионе. А знаешь, что такое карат, спрашивает? Притчу о блудном сыне слыхала? Как он там стручки ел со свиньями? Так стручки те от рожкового дерева, а в стручках тех семечки, вес такого семечка — один карат. Так тогда камни мерили и мы мерим как повелось, хотя деревья такие у нас не растут и ювелирам мерные семечки за деньги покупать приходится. «Нет, — думает про себя Колета, вежливо кивая, кланяться сидя неудобно, а работа не ждет, — нет, меня не проведешь. Никакой это не сенешаль королевский, а самый обычный колдун. Подменыш, значит, ремесленнического сословия. Сразу видно же. Как в сказке, в которой настоящего урожденного принца среди купеческих и крестьянских детей признать надо было — спроси по-умному, и все поймешь…»

А рассказывает колдун-подменыш интересно. Вот только как поймет, что Колета и про натуру его догадалась, так и зарежет. Или превратит во что-нибудь.

А ошибиться тут нельзя. Вот, она сама сидит, пергамент размечает, чтобы буквы точь-в-точь как на настоящем документе легли, волосок в волосок. А рядышком под окном господин ворона, углубление едва заметное в панцире сделал и камешек-блестку на него посадил, а рядом следующий, а снизу завиток синий, и сидят камешки эти как капли росы на листе…

— А вот у вас там вильгельмиане есть? — спрашивает вдруг.